Ознакомительная версия.
Подойдя к избе, занимаемой канцелярией армии, Анжелика поморщилась – из открытой настежь двери валил густой черный дым. Денщик генерала Коновницына топил печь и готовил для всей канцелярии завтрак. Прикрыв нос платком, чтобы не чихнуть, Анжелика поднялась на крыльцо и, войдя в избу, попросила у генерала несколько листов бумаги, а также перо и чернила.
Вернувшись к себе, она заперлась в чулане и, набросав свою просьбу генералу Милорадовичу, долго сочиняла, как ей изложить свои злоключения старшему брату, а потом еще дольше мучилась над тем, писать или не писать Арману. В конце концов решилась написать. Написав же – сразу испугалась и хотела порвать в клочки, но остановила себя. Снова идти к генералу и просить еще бумаги она сочла неловким. Генерал и так поинтересовался, зачем это очаровательная маркиза берет столько листов сразу, и пошутил, не собирается ли мадам написать на досуге свои мемуары о встречах с Бонапартом и размышления о Бородинской баталии. «Очень интересно было бы послушать, – пояснил он. – Дамский взгляд на войну».
Теперь оставалось только дождаться Бурцева. В ожидании Анжелика несколько дней подряд заглядывала в «секретную квартирмейстерскую канцелярию», как именовали молодые офицеры овин во дворе Кутузовского дома, где проводили свои собрания. Она знала, что, передав донесения и получив новые указания от фельдмаршала, Бурцев обычно засиживается здесь допоздна. Маркиза волновалась, не столкнется ли она в «клубе» с графом Анненковым – ведь при штабе Кутузова у Алексея водилось немало дружков. Тот же Саша Голицын, к примеру.
Обида маркизы на красивого русского полковника, который столь холодно оценил ее заботы о нем, еще не улеглась и теперь ощущалась даже острее, чем прежняя неприязнь к Коленкуру. Оставаясь наедине с собой в своем тесном и темном чулане, она нередко спрашивала себя, почему? Почему ее так задело невнимание Анненкова, что буквально душило до слез?
Анжелика не могла не признать, что если еще накануне Бородинской баталии она лишь искала в молодом ротмистре «лекарство» от тоски по Коленкуру, то в тот момент, когда Алексей на флешах бросился под ядро, закрыв собой Сашу Потемкина, он заслонил собой не только сына княгини от смерти, он заслонил для Анжелики Армана… Да, он заслонил его! Геройство русского офицера произвело огромное впечатление на маркизу. «И как же теперь ты отправишься к Коленкуру в Москву? – иронизировала она над собой. – Будешь взирать с Кремлевской стены на русский лагерь и думать о русском гусаре? А ведь он еще в театре задел твое сердце…»
Даже написав Арману полное самых нежных выражений письмо, Анжелика гораздо чаще ловила себя на мыслях об Анненкове, чем возвращалась ими к Арману… Однако Анненков в овине не появлялся. Она вообще больше ни разу не увидела полковника в русском лагере. А вездесущий Сашка Голицын сказал ей, что Алексей вполне поправился и занимается комплектованием своих гвардейцев где-то у соседней деревни Леташевки… Анжелике очень хотелось поехать в эту труднопроизносимую Леташевку, чтобы посмотреть на полковника хотя бы издалека, но она сдержалась.
Офицерский «клуб», который теперь часто посещала Анжелика, представлял собой низенький домик без окон, чем-то напоминавший чулан маркизы, но намного просторнее. Официально здесь проживал комендант Главной квартиры полковник Ставраков, а на деле дневали и ночевали все, кому не лень. В овине не было уже печи, но даже ночью и рано утром здесь не страдали от холода – курились бесчисленные трубки, заваривались и разливались бесконечные чаи, и Анжелике оставалось только удивляться, сколько же можно… За чаем штабная молодежь и всякий заезжий-приезжий вели долгие беседы о том о сем. И Анжелика, вспоминая свой давний визит в Петербург, теперь с удивлением признавалась себе: напрасно она считала прежде, что русские очень похожи на французов. Возможно, в танцевальных залах и на торжественных приемах они и соответствовали ее прежним представлениям, но на деле просто не походили ни на кого! Взять хотя бы этот чай с бараночками… Тем не менее Анжелику принимали здесь радушно, наперебой ухаживали, но первенствовал над всеми конечно же ротмистр Голицын.
Бурцев появился только через четыре дня после того, как Анжелика дрожащей рукой составила свои послания. Подходя к овину, когда уже почти стемнело, маркиза услышала его тенорок, которым тот выводил частушки.
– Я гляжу, господа, вы все в трезвенники здесь записались, – заговорил он с кем-то насмешливо. – А у нас на аванпостах казаки чаи не пьют, все вишневку норовят или сливянку… С Дона навезли.
– Так ты бы и нам доставил, – ответили ему.
– А ты думал – нет? Казаки – народ не жадный, да и мы, гусары, – тоже! Разливай…
– Вот это дело!
Заметив Анжелику, Бурцев радостно приветствовал ее:
– Как поживаете, мадам? Наше почтение, – он легко перешел на французский, ловко разливая из большой деревянной бутыли по чаркам напиток, пахнущий медом и ягодами. – Не хотите ли отпробовать казацкого угощения? Крепковато, правда, для дам, но такого вы в Париже не попробуете. Хотя, я думаю, Бонапарт в Москве уже откушал…
– С удовольствием, – согласилась Анжелика, усаживаясь рядом с ним.
– Слышь, Бурцев, – окликнул того Сашка Голицын. – Расскажи, чего там Мюрат-то…
– Мюрат-то? – рассмеялся Лешка. – Мюрат, ребята, – это картина, одно слово. Поляком тут заделался: шапочку с пером нацепил. Скачет, и все нашему Михайле Андреевичу свистит: «Как бы это нам, месье женераль, защитить французских фуражиров от поэт-партизан и его взбалмошного народа?» Уж тормошит их там Денис Давыдов с отрядами, спуска не дает – нигде покоя француз не знает. А Мюрат морщится: «Противно это правилам войны!» Вы извините, маркиза, – Бурцев повернулся к Анжелике, – что я так о вашем знакомом, о Мюрате то есть…
– Ну а наш чего?
– А наш – молодцом! Глаза голубые вытаращит на него и тоже свое гнет: «Какие партизаны? Ничего не знаем, не слышали. А мужики – так они и есть мужики. Неграмотные. Кто ж им объяснит про правила? По-французски они не понимают. А по-ихнему, по-русски, так мы и сами плохо говорим. Вот так-то, уважаемый месье маршал. Как русский язык подучим – так сразу и поможем!» И посочувствует еще. Мюрат злится.
Вокруг захохотали. Чарки с вишневкой быстро опустели, Бурцев налил еще.
– А вы, маркиза? – удивился он, взглянув на Анжелику. – Так и не решились отпробовать?
– Мне нужно сказать вам несколько слов наедине, – произнесла она, смущаясь. – Вы не выйдете на минуту?
– Он выйдет даже на две минуты, а то и вовсе до утра, – пробасил хозяин «клуба», полковник Ставраков. – Бурцев, ты уж там не плошай перед французом, партизань как надо.
Ознакомительная версия.
