Диего Кастаньос был убежден, что достигнет цели – вон она, рукой подать, – благо океан пребывал в покое, а ветер дул не так уж и сильно, чтобы отклонить их от курса, который капитан задал своим людям, едва они отчалили от берегов Иерро.
По его расчетам, даже если принять во внимание то обстоятельство, что усталость быстро даст о себе знать, поскольку в последние дни их слишком ослабила нехватка воды, гребя в таком ритме, они высадятся на юге Гомеры с наступлением вечера, ну, а дальше, денек передохнув, он отправится в лагерь своего доброго друга майора Гандары (уж и не вспомнить, сколько раз они вместе наведывались к проституткам или сидели за одним игровым столом), который без лишних слов выделит в его распоряжение приличный корабль и полсотни хорошо вооруженных парней.
Не пройдет и недели, как он вернется на «свой» остров и разделается с гнусным предателем, который – вспоминать тошно – поднял мятеж и подстроил ему примитивную и унизительную ловушку.
Он греб, сидя лицом к покинутому берегу, и ему все время приходилось видеть перед собой оскорбительную картину – туземцев, взирающих на них с высоты утесов со смесью презрения и жалости на лицах. И он поклялся самому себе, что по возвращении уже не станет с ними церемониться и большинство из них будут проданы как вонючие бараны (а кто же они еще?) на рынках Танжера или Агадира.
Время от времени он оборачивался, чтобы уточнить курс, поскольку потный толстяк, сидевший перед ним, чаще зачерпывал воздух, чем воду, и с воодушевлением отмечал, что при всей явной неопытности их «экипажа» крутые обрывы Гомеры вырисовываются с каждой минутой все четче.
Капитан вновь спросил себя (эта мысль не давала ему покоя начиная с того момента, когда он ступил на борт хрупкой посудины), как это Баэсуля мог свалять дурака, позволив ему отплыть в такую тишь да гладь, тогда как, по логике, должен был турнуть его с острова, когда море, как обычно, вздыбливалось волнами, а ветер неистовствовал.
«Пожалей врага – у тебя их станет двое, – любил повторять со свойственным ему цинизмом полковник Сория. – Перережь врагу глотку – и можешь спать спокойно, пока не появится новый».
Своим необъяснимым поступком – тем, что оставил капитана в живых, – лейтенант Гонсало Баэса приобрел себе безжалостнейшего врага, собравшего в душе всю злобу и ярость, какую только может испытывать военный человек, чья гордость была уязвлена, и мужчина, чести которого было нанесено оскорбление.
– Я живьем сдеру с тебя шкуру… – бормотал он себе под нос. – И сделаю так, чтобы эта шлюха – твоя жена – стала полковой подстилкой.
Он поднял голову, обнаружил, что уже не может разглядеть туземцев, и заволновался, заметив, что даже внушительный утес и черные лавовые берега расплываются перед его глазами, словно на них упала плотная пелена.
Он обернулся и поискал взглядом остров, на который они держали курс, – тот исчез.
Через несколько минут гребцы прекратили свое занятие и растерянно переглянулись.
– Что происходит?.. – спросил Калисто Наварро, сидевший справа от него. – Какая корова слизнула языком острова?
– Боюсь, их проглотил сирокко… – подал голос озабоченный Фернан Молина, которому, как старожилу Канарских островов, было слишком хорошо известно, какую опасность в данных обстоятельствах таило в себе необычное атмосферное явление. – Вот теперь нам и впрямь крышка.
– Почему?
– Потому что калима не позволяет увидеть ни солнца, ни мало-мальского ориентира, и при такой гребле мы целую неделю будем плавать по кругу.
– Не могу поверить!.. – почти взвыл Калисто Наварро.
– Ну так придется. Вспомни-ка пословицу: «Бойся не той собаки, что лает, а той, что исподтишка кусает».
– Да чтобы лейтенанту провалиться!
Духота усиливалась, поэтому лоснящийся от пота толстяк протянул руку, намереваясь завладеть одним из двух бурдюков с водой, но капитан пресек эту попытку, схватив его за запястье.
– Ни капли! – отрезал он.
– Я подыхаю от жажды!
– От чего-нибудь все равно придется подохнуть.
Они замерли, словно превратившись в соляные столпы, на шлюпке, которая казалась пригвожденной к бескрайней синей доске, а тем временем на них оседала тончайшая и почти неосязаемая желтая пыль, похожая на перхоть. Постепенно они осознали весь ужас происходящего: у них не было даже отдаленного представления о том, в какую сторону грести, и плавать им, судя по всему, предстояло до скончания веков.
– Никто не заслуживает такого конца… – жалобно проговорил парень из Риохи, сидевший рядом с сержантом Молиной; их скамья была ближайшей к корме. – Никто.
– Не скули. Ты и так уже четыре года как должен кормить червей, а тебе дали отсрочку, – съязвил сосед, который греб с ним локоть к локтю.
– И сколько это может продлиться?
– Три дня!.. Пять! А то и больше!..
– У нас на три дня не хватит воды. Тем более в такую жару!
Капитан Диего Кастаньос повернулся к своему соседу и взглядом показал ему на уключину, служившую для упора весла. Вслед за тем он выразительным жестом показал, будто перерезает горло, кивнув на толстяка и его соседа, которые по-прежнему сидели к ним спиной.
Калисто Наварро словно только и ждал этого безнравственного и несправедливого приказа, поскольку он преспокойно вынул толстую палку из гнезда, в которое она была вставлена, и одним-единственным чудовищным ударом, нанесенным слева направо, раскроил черепа обоим ни о чем не подозревающим беднягам, которые не успели даже понять, что случилось.
Они упали ничком, толстяк – без сознания, его товарищ – замертво, и оставшиеся, недолго думая, вчетвером выбросили тела за борт и равнодушно смотрели, как те медленно тонут в бездонной сини.
– Вот так! – невозмутимо произнес командир, с подачи которого было совершено столь вероломное преступление. – Теперь воду придется делить всего лишь на четверых, но даже в этом случае мы должны расходовать ее экономно.
Вместо ответа сержант Фернан Молина схватил один из бурдюков и тут же пересел на корму.
– Ладно, капитан! – сказал он, кивнув в сторону своего соседа. – Только мы с моим другом Санчо забираем себе этот. Как вы поступите со вторым – дело ваше.
– Это мятеж, – заметил его командир. – И тебе прекрасно известно, что он карается виселицей.
– Дело касается жизни и смерти, капитан, а здесь у вас нет даже мачты, чтобы кого-либо вздернуть… – Сержант завладел ближайшим веслом и, указав на середину шлюпки, добавил тоном, не оставляющим сомнений относительно серьезности его угрозы: – Если кто-то попытается перешагнуть через эту скамью, я раскрою ему череп.
