Кроме того, хан Узбек испугался объединения князей при этом половецком нашествии и отозвал своих от продвижения вглубь русских земель, тем более, что и другие княжества оказали сопротивление и не пустили врага дальше южных рубежей.
Атака половцев захлебнулась, и орда откатилась к своим землям, прихватив с собой обозы со скарбом, животными и рабами. Среди них была и раненная Славка.
А получилось совершенно случайно. Когда она стояла на стене, расправляясь с очередными ползущим по лестнице половце, то получила стрелу в руку в которой и держала палку. Получивший толчок ею, воин ухватился за неё обеими руками, боясь высоты и, падая, утянул ту за собой. Все случилось быстро и незаметно. Только к вечеру, когда воевода не увидел дочь в горнице, приказал искать ее по всей крепости, но той нигде не было. Отчаянию отца не было предела. Разведчики ее отряда просились наружу, предлагая отыскать ту среди убитых.
— Можа она и не убита, — рассуждал один из них, — тогда и найдем хушь каку.
Но их намерения и действия были напрасны — сколько те не искали, не смогли найти ее в таком скопеще трупов и решили отложить поиски, размыслив, что она уже мертва.
Когда увидели, как сжигают свои трупы половцы и вовсе отчаялись найти ее, так как те жгли и своих и чужих, чтобы не распространять заразные болезни, что в таких летних походах косили воинов почище стрел. И когда были отбиты атаки и половцы откатились с остатками войска в тылы, еще долго искали хотя бы останки девушки. Но все было тщетно — никаких следов. Владимир был в отчаянии, он не мог себе представить Славку мертвой, он просто не хотел ее таковой представлять. Но поиски были прекращены, как только нашли ее одежду и кольчугу в одном из брошенных при отступлении, обозов половцев. Она была запачкана в крови, и отец понял, что дочки нет на свете, так как одежду снимали уже с трупов.
Организовав похороны всех защитников крепости, Владимир поднял чашу и за свою невесту.
— Прости меня, любимая! — Шептал он, и слезы ползли по его заросшим бородой щекам. — Я помню тобя, и ты останешься в моем сердце!
А в это время, в покачивающейся арбе с матерчатым верхом, лежала раненная Славка и тихо стонала от боли. Очнувшись, открыла глаза и вновь посмотрела на верх кибитки, что подпрыгивала на ухабах и колеях. Плечо болело сильно, тряпица, которой повязали сверху, заскорузла от крови и слегка пахло гноем.
— Что же мне делать? — Сверлила мысль в ее голове и ответа она не видела.
Застонав, привстала, придерживая левую руку, и присела, оглядывая в который раз арбу с одним возчиком, половцем, среднего возраста. Он сидел к ней спиной и обслуживал как мог: перевязывал, поил и кормил, водил опрастаться, но и следил за ней постоянно. Говорить с ним она не могла, так как языка не знала, так только отдельные фразы, которые помогали ей в пути. Сначала она была без сознания, потом пыталась узнать, где она и сколько уже прошло дней. Половец отвечал отрывисто, был немногословен, и ей удалось сопоставить и его фразы и ее наблюдательность. То, что она переодета и едет в повозке, а не плетется пешком, к тому же ее еще и лечат, говорило о том, что у нее какая-то привилегия. Только за что и почему, она не понимала пока и к тому же ее держали вдали от основной толпы рабов, где она могла бы получить информацию и новости. Приходилось всего добиваться самой, прислушиваясь и приглядываясь. Так она поняла, что захвачена в плен и принадлежит сейчас одному из главных старшин в войске орды, или как они тут говорили — кошевому.
— Почему? — Думала она. — Что-то известно обо мне? Видимо, для получения мзды от отца или от Владимира.
Это ее не успокаивало, хотелось бы узнать побольше, но пока имела то, что имела на данный момент. Поняла, из отдельных фраз сидевших у костров половцев, что их нашествие захлебнулось, что атака отбита, благодаря мужеству русских воинов и поддержки удельных князей. Орда откатывалась назад отдельными рукавами во главе со старшинами (кошевыми) и тянула за собой награбленное. Двигались медленно, так как обозы оттягивали и к тому же мешали делать короткие набеги по пути следования. Большие селения и крепости обходили стороной, не втягивались в бои с местным воинством, а на малые деревни нападали, грабили, захватывали в плен.
Уже более двух недель Славка ехала с одним из таких обозов, и не могла даже слезть самостоятельно, так как ноги и руки ее уже были связаны, после того, как она попыталась однажды сбежать ночью из лагеря, прихватив лошадь. Но была схвачена, еще когда садилась на нее. Конь, которого она облюбовала, принадлежал помощнику кошевого и был тому предан. Учуяв, что на него садится не хозяин, взбрыкнул и скинул девушку, как только та вскочила на него. Седла не было, одни удила и к тому же такая преданность — все вместе не дала возможности убежать. Сторожа, находившиеся недалеко, услышав ржание, кинулись и подняли Славку с земли.
— Не на того коня поставила. — Сожалела она, скрючившись от ударов сапог в бока, и закрывая руками лицо.
С тех самых пор ее связывали и при нужде, развязывали, чтобы та смогла поесть или сходить по надобности. Уже не доверяли и приставили еще одного воина, следить за кибиткой. Он ехал рядом и иногда лениво переговаривался с возчиком. Так Славка узнала, что ее везут в подарок старому хану Золотой Орды Узбеку, если тот заплатит за нее либо золотом, либо повышением в иерархии кошевому.
— А если нет? — Спрашивал у молодого словоохотливого воина старый половец.
— Тогда отойдет к старшему или отдаст кому еще. Она молодая и красивая. Может и работать и детей рожать. Сколько захочет хозяин. За такую дадут много.
Славка качала головой и горько вздыхала вспоминая отца, своих родных и Владимира, его сильные руки и горячие губы. Как пред глазами возникало его лицо, когда они виделись в последний раз.
— Ты выйдешь за меня? — Шептал он, склоняясь к ней, когда они, отдышавшись от любовных игр, лежали на сеновале отцовской конюшни.
— Выйду! — Улыбалась она и притягивала за шею своего избранника. — Скажи, што любишь?
— Люблю и очень! — Целовал ее Владимир, и его короткая мягкая бородка щекотала ей шею и грудь. — Ты одна для меня на свете, любимая и желанная.
— А ежели меня убьют
