Элеонора Аквитанская. Королева с львиным сердцем - Евгений Викторович Старшов

Таковы были «труды и дни» герцога Вильгельма, который пел сам про себя:

Выше по отношению к Вильгельму не раз употреблялся термин «трубадур»; сейчас самое время поговорить о нем подробнее в связи с формированием новой идеологии служения Даме, в которую герцог, как идеолог, внес свою весьма обширную лепту. Это – важное отступление, если не будем забывать о том, что название данной книжной серии – «Любовные драмы». Искусство и, не побоимся этого словосочетания, философия трубадуров произвели форменную революцию в тогдашнем восприятии мира и, собственно, места в нем женщины. Протягивая своеобразный «мостик» от деда нашей героини к ней самой, скажем так: она воплотила на практике то, теоретические основы чего заложил ее веселый дед.

Происхождение самого термина – неясно; то ли от романского «trobar» («находить», в нашем случае – удачную рифму, аллегорию и т. д.; «изобретать», «сочинять» и т. п.), то ли от вставных иносказательных элементов средневековых латинских гимнов – «троп». Трубадуры были мастерами песенной поэзии, символизма, загадок и экспромта, любили странствовать верхом, воспевая прекрасных дам и вызывая на поэтические состязания конкурентов. Они всегда сами сочиняли свои песни, изредка перепоручая их петь стоящим на более низкой ступени социальной лестницы жонглерам. Отметим сразу, что южнофранцузский трубадур – далеко не бедный странствующий певец, известный всем нам по мультфильму «Бременские музыканты»: среди трубадуров встречались не только горожане и монахи-расстриги (было б лишь соответствующее образование – «7 свободных искусств» [9] плюс окончание особой певческой школы, обычно при епископиях или монастырях, ну и, разумеется, талант), но и множество рыцарей (феодалы рода д’Юссель, Джауфре Рюдель, Бертран де Борн и его сын-тезка, Раймбаут де Вакейрас, Раймон де Мираваль), и даже представители титулованной знати – как тот же герцог Вильгельм, графы замка Вентадорн Эблес, граф Оранский Раймбаут д’Ауренга и его возлюбленная трубадурка-графиня де Диа. Да что там герцог – прославленным и признанным трубадуром был его знаменитый правнук – король Ричард Львиное Сердце! Широко известна легенда о том, что его творчество фактически спасло ему жизнь: когда король томился в германском плену, его соратники, не зная места его заключения, обходили замки Священной Римской империи и начинали петь его песню; когда из одной твердыни послышалось продолжение, они поняли – король здесь. Пусть это всего лишь романтическая легенда – она достаточно характерна. Пара песенных текстов Ричарда дошла до нашего времени, равно как и приписываемые его авторству мелодии, включая знаменитейшую Greensleeves – правда, знатоки музыки находят в ней черты итальянской канцоны XV в., но авторство короля для музыки канцоны или сирвенты «Ни один пленник» («Ja nuns hons pris» или «Ja nuis om pres») на его же стихи не оспаривается точно. Компанию венценосному английскому трубадуру составляет король Альфонс II Арагонский.

Римский папа Каликст II. Средневековая книжная миниатюра

Культура трубадуров сформировала такое понятие, как куртуазность. Оговоримся сразу – речь пойдет об идеале, которому действительность соответствовала отнюдь не всегда. Итак, трубадур избирал себе Даму сердца и служил ей пером и мечом (если он – рыцарь), защищая ее красоту и честь перед дамами конкурентов. Зачастую Дама оказывалась знатнее и богаче воздыхателя, да еще порой замужем и, как говорится, с кучей детей – однако в том и заключалась особенность куртуазности, что само овладение Дамой не рассматривалось как цель (хотя вряд ли при случае кто от этого отказался бы, для примера можно вспомнить хотя бы знаменитое фаблио «О рыцаре в алом плаще»). Как ни странно это звучит теперь, целью был сам процесс служения и восхваления. Максимум, на что зачастую мог надеяться трубадур благородного происхождения – это позволение носить геральдические цвета Дамы (как вариант – подаренные ею ленточки, пояс, кольцо, шнурок, локон или перчатки) или – верх счастья! – рукопожатие, невинный поцелуй украдкой или созерцание обнажившейся Дамы. Какой трогательной наивностью веет от рассказа о трубадуре Раймбауте Оранском: «Долгое время направлялись помыслы его к этой графине (д’Юржель. – Е. С.), любил же он ее не видя, и так никогда и не собрался пойти на нее поглядеть. Слыхал я от нее, в бытность ее уже монахиней, что ежели бы тогда он пришел, то она бы такую даровала ему усладу: тыльной стороной руки дозволила бы потрогать голую свою ногу. Умер Раймбаут, все любя ее, наследника же не оставил». Трубадур Арнаут де Марейль считал так: «Я не думаю, что любовь может быть разделенной, ибо, если она будет разделена, должно быть изменено ее имя». Но и то, что метафорически именовалось «высшей усладой», «награждением венцом» (чтущий да разумеет, что и чем увенчивали) или «надеванием перстня/кольца», многими только приветствовалось!

Блондель слышит голос Ричарда Львиное Сердце. Художник Г. Доре

Исследователь и переводчик творчества трубадуров А.Г. Найман верно отмечает: «Уже само добровольно принятое страдание оборачивается для трубадура радостью. Трудно переоценить культурное значение той революции, которую повлекла за собой новая концепция незаинтересованной любви, неизвестная ни античности, ни (до прихода трубадуров) средним векам. По словам английского ученого Роберта Бауры, роль куртуазного идеала заключалась в том, что в эпоху, когда плоть считалась греховным началом, трубадуры “освободили и освятили плоть, подчинив ее непогрешимому идеалу смирения и самопожертвования, и разрешили конфликт между душой и телом”». Не порывая с изначальным эротизмом, эта концепция, сделавшая Даму принципиально недоступной, сосредоточила энергию любви на ее идеальном аспекте. Явившись источником духовного совершенствования для мужчины, эта любовь в какой-то мере освобождала и женщину от господствовавшего на протяжении средних веков отношения к ней как к существу низшего порядка, виновнице грехопадения и сосуду зла. Но это – уже далеко идущие последствия новой идеи любви, родившейся под небом Прованса». Монтаньяголь утверждал, что «любовь не грех, а добродетель, в силу которой дурные люди становятся хорошими, а хорошие – совершенными», и ему вторит Аймерик де Пегильян:

Философия самосовершенствования любящего красной нитью проходит через все