Наумов улыбнулся и перечислил всех должностных лиц.
— Вам, полковник, не повезло, — с твердой определенностью сказал Богнар. — Офицеры, личность которых мы не можем установить с предельной достоверностью, на работу в крупные штабы не допускаются. А чтобы на проверку не тратить зря времени, прибывающих из Средней Азии, Прибалтики и Сибири направляем в боевые части.
Полковник Наумов твердо, в тон ему, ответил:
— А кто вам сказал, что я стремлюсь попасть обязательно в ставку. Я готов ехать куда угодно, но в соответствии со своим званием и занимаемой должностью. — Он резко поднялся. — Если ваш принцип комплектования не позволяет правильно использовать опытные офицерские кадры в целях нашей борьбы, я готов стать в боевые порядки атакующих войск.
Богнар улыбнулся, обнажив мелкие белоснежные зубы и крупные десны. В следующее мгновение улыбка исчезла, и глаза его снова прицелились в Наумова:
— Браво, полковник, брависсимо! В ваших словах прозвучали независимость, достоинство и воинский патриотизм… Честь имею!
…Павел, мысленно «прокручивая» события этих двух недель, с нескрываемым интересом разглядывал Врангеля. На ум пришли слова генерала Домосоенова: «Если вы, батенька мой, не видели нового вождя нашей многострадальной армии, идите на торжественный молебен. В такое время взвалить на себя тяжкое бремя великой ответственности за судьбы священной борьбы против взбунтовавшейся черни может только человек, отмеченный милостию божией. Печать ее лежит на его лице».
«Да, в нем есть что-то необычное, — подумал Павел. — Массивный подбородок? Слишком длинная шея?… А уши! Без мочек, заострены кверху, огромны и прижаты, как у норовистого жеребца… Ну и, конечно, позер — стоит, будто перед объективом фотоаппарата».
Епископ Вениамин вернулся к аналою. Раздались воинские команды. Полки гулко отстучали шаг на месте и перестроились в резервный порядок. Главнокомандующий поднялся по ступеням к памятнику адмиралу Нахимову и обратился к войскам и к народу, собравшемуся на площади:
— Слушайте, русские люди! — начал он резким властным голосом и высоко вскинул руку. — Слушайте, за что мы боремся… За поруганную веру и оскорбленные святыни!.. За прекращение междоусобной брани!.. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе хозяина!.. Я верю, что господь не допустит гибели правого дела. Зная безмерную доблесть войск, я непоколебимо верю, что мы дождемся светлого дня возрождения единой неделимой России… Помогите мне, русские люди, спасти родину!
Главнокомандующий закончил речь, и церковный хор грянул: «Ныне прославишься, сын человеческий…»
Началась церемония возложения венков. Офицеры, несшие первый венок, подошли к памятнику и замерли. Врангель прикоснулся к венку.
В течение апреля главнокомандующий возложил венки к памятникам прославленным флотоводцам Лазареву, Корнилову, Истомину и другим героическим россиянам. И всякий раз в его душе крепла уверенность, что роль, отведенная ему самому в истории многострадальной родины, позволит благодарным потомкам воздвигнуть еще один памятник. Ему.
Врангель представил этот памятник в бронзе, на массивном постаменте именно здесь, на этой площади. Памятник Нахимову уже теперь можно перенести на Малахов курган — туда, где адмирал был смертельно ранен. Стоит же памятник адмиралу Истомину в том месте Камчатского люнета, где он погиб…
Последним был возложен венок от начальника управления снабжения генерал-лейтенанта Вильчевского. Сделать это было поручено генералу Домосоенову и полковнику Наумову.
Возложив венок, Наумов отошел к группе офицеров, составивших «второй эшелон» свиты главнокомандующего, и стал наблюдать за продолжением церемониала. Готовилось установление иконы святого Николая-чудо-творца.
…Подойдя к памятнику адмиралу Нахимову, дьякон Савелий поставил киот у основания постамента и помог его преосвященству установить в него икону. Наблюдая за этой церемонией, Павел не заметил, как к нему подошел полковник Богнар.
— Не правда ли, господин полковник, великая ектенья возбуждает патриотические чувства?
Их взгляды встретились: напряженный, с прищуром — Ференца Богнара и открытый, спокойный — Павла Наумова.
— Видите ли, — ответил Наумов, — у меня великая ектенья возродила веру в то, что, как сказал главнокомандующий, «господь не допустит гибели правого дела».
— Вот именно, — согласился Богнар и тяжело вздохнул. — Не знаю почему, но меня не покидает чувство обеспокоенности. Все кажется, что сегодня может произойти что-то такое…
— Это естественное состояние человека, на котором лежит тяжкое бремя ответственности. Вам, должно быть, кажется, что может произойти диверсия?
— Нет, это исключено. Все подходы к бульвару перекрыты. В этих условиях диверсия — самоубийство.
Он повернулся в сторону и подал знак рукой. К нему тотчас подбежал человечек в сером клетчатом костюме и шляпе канотье.
— Вы внимательно осмотрели венки при их изготовлении и у памятника? — спросил Богнар.
— На ощупь-с, господин полковник, на ощупь-с, каждый листик со вниманием-с. Не извольте сомневаться, — угодливо просвиристел шпик и, вытащив из заднего кармана платок, вытер мгновенно вспотевшее кругленькое личико и туго закрученные усики.
— А икону?
— Внешне-с, господин полковник, только внешне-с.
Батюшка сами устанавливали и не дозволили. Не смей, говорят-с, греховодник этакий, к божественному лику притрагиваться. Я ему: «Это приказ лично их высокоблагородия полковника Богнара». А он: «Сгинь, еретик поганый, прокляну!»
— Идите на свое место! — раздраженно бросил Богнар.
Шпик юркнул в толпу. Богнар беспокойно посмотрел по сторонам, ища кого-то. Потом взял Наумова за локоть и доверительным тоном сказал:
— Послушайте, Павел Алексеевич, я не могу отойти от главкома, а этим идиотам доверять, как вы сами убедились, нельзя. «Батюшка не дозволили, прокляну, говорит-с», — передразнил Богнар своего шпика. — Не смогли бы вы подойти к иконе на поклон и заодно осмотреть ее. Вы знаете, у меня возникло подозрение.
Наумов удивленно посмотрел на контрразведчика.
— Господин полковник, но ведь перед священником встал выбор выполнить или ваш приказ, или требования церковного катехизиса. Он, наверно, предпочел последнее. Нельзя же в этом видеть предательство.
— Но и не видеть нельзя, — зло оборвал Богнар. — Мы уже изволили просмотреть, как революция взорвала Российскую империю. Могу я на вас рассчитывать или нет?
«Удивительно прямолинейный и наглый тип», — подумал Павел и, заставив себя улыбнуться, сдержанно-шутливо ответил:
