Почему Ингарт так возился со мной? Почему школил меня? Почему настойчиво повторял, что он – мой волк, а я – его волчонок? Разумеется, мне и тогда приходили в голову эти вопросы. Вразумительного ответа я найти не могла. При всей своей неопытности я понимала, что это – никакая не влюбленность.
О неопытности девятнадцатилетней девицы сегодня говорить не приходится. Но тогда наш девичий курс составляли дочери приличных родителей, и жили мы под неустанным надзором матерей. Массовая утрата невинности произошла гораздо позже, к началу пятого курса, когда перед большинством встала суровая задача – выскочить замуж и избежать распределения.
Мое отношение к Ингарту тоже, видимо, исключало амурный элемент, хотя я пошла бы за ним на край света. Забота волка о своем родном волчонке, преданность волчонка волку – так это выглядело со стороны, и, видимо, так и было в действительности. Волк учил тому, что необходимо зверю его породы, чтобы выжить, волчонок азартно учился. Но если у зверей такая система отношений сама собой разумеется, то у нас с Ингартом она требовала объяснений.
Почему он считал, что мне необходимы все эти странные знания?
Может быть, просто настала ему пора отдавать кому-то накопленное, а никого другого у него не было?
Этот вопрос пришел мне в голову только теперь.
Вспоминая, я складываю факты один к одному, и получается занятная картина. Ингарт знал немецкий, английский и шведский. Насчет шведского утверждать не берусь – он сам так сказал. По-немецки он как-то читал мне стихи. А с английским бывали такие эпизоды. Когда в очередном анекдоте действие разворачивалось на борту английского корабля, я, понятное дело, перевирала всю морскую терминологию. И Ингарт направлял меня на путь истинный, обнаруживая неожиданное знание военного дела вообще и корабельного в частности. Это вполне соответствовало должности военного переводчика, о которой я знала с нашей первой встречи, но мало вязалось с карьерой инженера по технике безопасности. Какого лешего Ингарт из переводчиков угодил в инженеры?
Задавать прямые вопросы я и тогда считала неприличным. А окольных путей, чтобы разобраться, искала. Как-то я спросила его, что это у него за должность такая.
– Что такое техника безопасности? – тут Ингарт неожиданно рассмеялся своим сухим и холодноватым смехом. – Да, тут судьба неплохо скаламбурила. То, чем я занимаюсь, называется техникой безопасности. Ну, как тебе, филологу, объяснить?.. То, чему я теперь учу тебя, – это техника твоей личной безопасности. А есть такая техника для целых предприятий, городов, для государства наконец. Должен же кто-то этим заниматься.
В сущности, он ушел от ответа. Хотя мог бы подробно объяснить мне, чем каждый день занимается в своем учреждении. Но все равно повис бы в воздухе вопрос: зачем инженеру или переводчику приемы, позволяющие обезоружить не только вооруженного мужчину, но и вооруженную женщину? Где это он нахватался? Ингарт показал мне один такой прием, пояснив, что так брали в сорок пятом женщин-эсэсовок, и, слава Богу, он хранится в моей памяти без употребления.
К сожалению, как раз тогда моя первая подруга познакомилась с потенциальным женихом, а я – с его другом. Начались сложные отношения, любовный квадратик, в котором каждый день соотношение сил менялось. В общем-то оба наших кавалера, как выяснилось впоследствии, ломаного гроша не стоили, но это были первые настоящие кавалеры, и для наших с подругой близких настали тяжкие дни. Ее мать приняла этот роман в штыки, началась жуткая конспирация, стан родственников раскололся. Мое семейство отнеслось к этой напасти с должной иронией. Тогда были в моде разноцветные пластмассовые клипсы и браслеты, и мы закупали эту мерзость килограммами, более того – мы их носили! В полной боевой экипировке мы были похожи на две новогодние елки. Отговорить нас было невозможно.
Благодаря клипсам и кавалерам я не задала Ингарту той дюжины вопросов, которые теперь не дают мне покоя, – хоть на один из них он бы ответил.
Почему – волк? Почему – волчонок? Ингарт рассказывал кое-что о повадках волков, особенно подчеркивая тот факт, что они – однолюбы. Но откуда он знал все это, я не могла понять. Ни на какие книги он не ссылался.
Правда, как-то он рассказал историю о раненной рыси. Будто бы он плыл с кем-то на лодке, а в нескольких метрах от них переплывала реку раненная рысь. Она стала тонуть. И спутник Ингарта, бросившись в воду, спас зверя. Кто был этот человек? И не тот ли он, который когда-то был волком для волчонка-Ингарта? Когда произошла эта история? И где она произошла? Я ничего об этом так и не узнала.
Через семь лет я ехала верхом по зимнему лесу. Параллельно тропе шла цепочка следов. Мы заспорили – чьи бы это? Последнее слово осталось за местным жителем Янкой, двенадцати лет от роду. Он соскочил с лошади, исследовал следы и определил зверя по-латышски: «Лусис!» «Кто-кто?» – переспросили его. «Ну, этот, как его… лось!» Мы ужаснулись – следы были вроде собачьих… Янку подвела филология – этим зверем оказалась рысь. Стало быть, рысь до сих пор водится в Видземе, километрах в шестидесяти от Риги, и рассказанная Ингартом история могла случиться даже здесь. Но наши лесные речки нешироки и неглубоки, утонуть в них сложно. Так где же все-таки это было?
Уж это он мог бы мне сказать, догадайся я вовремя спросить.
Но в девятнадцать лет еще не умеешь задавать людям настоящие вопросы.
Начиналась зима, когда мы забрели вместе в Старую Ригу.
– Вот тут я живу, – сказал Ингарт. – Зайдем.
Мне стало страшно. Слова для отказа в голову лезли какие-то дурацкие, а соглашаться я не хотела, хотя и было жутко любопытно – как он там устроился. Еще покойница бабка накрепко мне внушила, что неприлично наносить визиты одиноким мужчинам. К тому же при той власти надо мной, которую я отлично сознавала, Ингарт легко мог добиться от меня решительно всего, ему достаточно было сказать: «Волчонок, иди сюда и ничего не бойся».
– Не бойся, – действительно сказал он, поняв мое молчание. – Того, чего ты испугалась, между нами, скорее всего, не будет.
– А почему? – обиженно спросила я, вдруг посчитав себя очень даже достойной поцелуев этого странного человека.
– Ну, хотя бы потому, что я женат.
Я остолбенела.
– Правда женат?..
– Честно говоря, гражданским браком.
И поскольку я в те времена всякий законный брак, не закрепленный религиозным обрядом, искренне считала гражданским, Ингарт объяснил мне, что это такое. Я удивилась – а почему бы ему не зарегистрировать это дело?
– Понимаешь, волчонок, бывают ситуации, когда мужчина не может взять на себя ответственность за женщину. И если женщина этого не понимает, им надо вовремя остаться друзьями.
