Иной раз в морском бою – во время преследования или при уходе от погони – приходилось грести во всю мочь. В этом случае, чтобы заставить команду выдержать непомерное напряжение, надсмотрщики действовали попеременно «то кнутом, то пряником». Гребцам прямо в рот засовывали смоченные в вине ломти хлеба. Тех, кто сдавал, пороли плетью.
И все же без какого-то людского резерва на галере было не обойтись: следовало считаться с убылью гребцов. А заменить обессилевшего или мертвого галерника солдатом сразу было невозможно, так как для работы с веслом требовалась не только физическая сила, но и умение, и чувство ритма, достигаемые лишь с помощью постоянных упражнений.
К литературным сведениям, утверждающим, что за отказ грести человека хладнокровно выбрасывали на съедение рыбам, следует относиться с осторожностью. В плавании это было совершенно непозволительно. Где в море найти замену? Людям, которых не могла взбодрить даже плеть, необходимо было давать хотя бы крошечную передышку для восстановления сил.
К гребцам был приставлен специальный полицейский офицер, которого называли «аргузин». Ему подчинялись муситы, заковывавшие гребцов в кандалы, и комит, который с помощью гонга, медных тарелок или горна, а чаще просто своим зычным голосом задавал темп гребле. Кроме того, были еще и субкомиты с плетьми в руках, располагавшиеся в проходе между банками.
Но и галерные рабы тоже делились на ранги. Самую низкую категорию составляли арестанты. Они были острижены наголо, на правом плече имели клеймо и все время оставались прикованными. Затем следовали военнопленные, которым для отличия от низшей группы на затылке оставляли клочок волос. Третью группу составляли купленные у Порты турки. На голове у них оставалась длинная прядь волос. Считаясь лучшими гребцами, они получали то же содержание, что и вольнонаемные. До сих пор в немецком языке сохранилось выражение «силен, как турок».
Высшую категорию гребцов составляли вольнонаемные, впрочем, эта группа была и самой малочисленной. Действительно, надо было обладать юмором висельника, чтобы по доброй воле наняться на галеры! Чаще всего это были галерные каторжники, отбывшие свой срок, но после многих лет унижений не умевшие воспользоваться свободой для какого-нибудь ремесла. Они оставались арестантами, которым возврат в общество был закрыт.
К этой категории относились также неудачники и бродяги, мечтавшие о постоянном куске хлеба, или преступники, чувствовавшие себя на галерах в надежном укрытии от полицейских ищеек. Да и права вольнонаемных гребцов для них кое-что значили: угодив на галеры для отбытия наказания, они лишились бы даже этого. Привилегии вольнонаемных состояли еще и в том, что их сажали на цепь только во время боевых действий, и они имели право по истечении некоторого времени уволиться. Кроме того, они пользовались лучшим обхождением и даже могли дослужиться до должности надсмотрщика, так сказать, сделать карьеру.
В качестве внешнего отличия, отмечавшего их более высокое положение, вольнонаемные имели право носить бороду и вначале сохраняли даже волосы на голове. Позже из гигиенических соображений и на их головах безжалостно хозяйничали ножницы. Тогда же и возникло выражение «Лысый, как череп галерного каторжника».
Вольнонаемные вовсе не относились к числу лучших гребцов, но в военно-морском флоте из чисто психологических соображений придерживались взгляда, что на каждой галере следует иметь таких людей. Съевшие собаку в искусстве управления людьми командиры знали, как использовать ту человеческую слабость, о которой Б. Травен писал: «Остановит на ком из них благосклонный взор надсмотрщик, прогуливающийся с плетью мимо гребных банок, и счастливец млеет от восторга, будто сам император навесил ему орден на грудь». Так что создавать ранговые различия и образцы для подражания стоило даже у самого входа в преисподнюю. И при продвижении по службе тоже руководствовались испытанным принципом: нет лучшего, то есть наиболее жестокого, надсмотрщика за рабами, чем вышедший из их же среды. Что касается одежды, то обычно во время гребли галерники сидели на скамьях голыми. Все равно и штаны, и рубаха, и куртка вскоре развалились бы, разъеденные потом. В баньо и на парадах они носили ярко-красные куртки и шапки. С того времени и сохранилась красная шапка французского каторжника. Пожизненно осужденных можно было отличить по зеленым шапкам.
Отнюдь не случайно галерный корпус, подобно кавалерии, рассматривался как арена деятельности, приличествующая званию и благородному происхождению офицеров.
Именно такие портовые города, как Марсель и Тулон, на которые базировались галерные эскадры, считались во Франции XVII и XVIII веков центрами изящества и снобизма, хотя аромат в этих гаванях был отнюдь не самым приятным. Однако для юных грандсеньоров в сказочно великолепных мундирах это ничего не значило, к тому же от каждого настоящего поместного дворянина и должно было пахнуть конюшней. Известно, впрочем, что галерные офицеры сверх всякой меры пользовались табаками и духами. Не иначе как для притупления обоняния.
И все же офицеры с других кораблей смотрели на своих коллег, в жилах которых текла голубая кровь, несколько свысока. Они не считали их моряками. Действительно, на галерах для судовождения не требовалось никаких особенных мореходных знаний. Эти суда плавали лишь у берегов и при плохой погоде быстро скрывались в ближайшей гавани. От их командиров требовалось только умение быть лихими рубаками.
Галерники, а вместе с ними и низший разряд моряков исчезли со сцены после четырех тысяч лет существования по причинам, не имеющим ничего общего с гуманностью. Сам папа владел несколькими галерами, не видя в том ничего предосудительного. Если его что и заботило, так это обращение галерных рабов-иноверцев в христианство.
Эпоха высокого искусства гребли ушла в прошлое потому, что появились более быстрые парусные корабли, которые к тому же могли нести и большее количество пушек. На новых кораблях гребля оказалась просто ненужной. Ведь на галерах, посади на их гребные банки хоть атлетов, скорость более четырех узлов выжать было невозможно.
Низкие галеры уступали высокобортным линейным кораблям и в ближнем бою. Тактика абордажа и продолжения боя на палубе вражеского корабля сказала здесь решающее слово. Однако и после исчезновения галерного рабства для моряка не наступил золотой век. Злой дух галер вовсе не умер с уходом этого типа судов. Напротив, в измененной форме, он прочно обосновался на парусных кораблях, и не только в образе недоброй памяти девяти-хвостой плетки, которая без особых размышлений была принята и здесь на вооружение как средство наказания.
