Он вооружил и постепенно отправил до полдюжины шхун, которые все были отличными ходоками и так приспособлены, чтобы поместить от трехсот до четырехсот негров. Каждое из этих судов было снабжено машиной с винтовым двигателем в двести лошадиных сил, искусно скрытой под трюмом, и эти шхуны могли в крайнем случае с помощью машины и парусов избегать опасности и ускользать от лучших крейсеров обоих флотов.
Такая машина, тогда еще не известная европейским флотам, была изобретена одним из искуснейших инженеров в Бостоне, которому Цезарь Ронтонак предложил эту задачу для разрешения.
– Сделайте мне пароход, но без боковых колес, так чтобы по виду своему он ничем бы не отличался от простого парусного судна.
Янки принялся за дело и разрешил задачу тем, что скрыл под корпусом судна единственное колесо с твердыми стальными лопатками. Это не был еще винт в настоящем его виде, но первый шаг к нему.
За изобретение и за сохранение его в тайне Ронтонак заплатил миллион долларов. Помещение трубы скрывалось под камбузом, и когда эти изящные шхуны стояли на рейде, ничто не выдавало, что по первому сигналу они могли обратиться в быстрые пароходы.
Капитаны этого странного флота никогда друг друга не видели и никогда не должны были встречаться. Каждое судно, как только было снаряжено, уходило из Нового Орлеана немедленно, с тем чтобы никогда уже туда не возвращаться: нагружались они в Ройяне и отправлялись в путь, назначение которого было известно только капитану. Таким образом, они совершали четыре плавания, и каждый раз доставляли в назначенное место на берега Бразилии, Кубы или Южной Америки от трехсот до четырехсот негров, причем добывали от семисот До восьмисот тысяч франков барыша.
Первое плавание погашало расходы по покупке судна и всякого рода вооружения; барыши трех остальных путешествий делились следующим образом: одна треть отдавалась капитану со всей его командой; две трети предоставлялись арматорам. Все люди обязывались сделать эти четыре кампании; по окончании последней капитан возвращал свободу своей команде и продавал судно на берегах Чили или Мексики в первом же удобном порту, предоставляя каждому свободу идти куда кто хочет: никто против того не возражал, потому что все были обогащены.
Все в этих смелых предприятиях было удивительно предусмотрено: команда и их офицеры были убеждены, что плавание совершают с капитанами-собственниками, а капитаны, очень хорошо понимавшие, каким опасностям они подвергаются, не имели ни малейшего клочка бумаги, по которому можно бы, в случае их захвата крейсером, представить какое-нибудь доказательство, уличающее их. И действительно, они были связаны только честным словом и личным интересом и до такой степени считались законными собственниками, что одному из них, командиру шхуны «Шершень», пришло в голову, по отплытии из Ройяна, наполнившись грузом меновой торговли по самый дек, воспользоваться обстоятельствами и присвоить себе корабль и груз его. И вот, вместо того, чтобы отправиться к назначенному месту, он преспокойно плавал у Сенегамбии.
По началу все шло хорошо, но он не рассчитал адской сообразительности Ронтонаков. По контракту, им же подписанному в Новом Орлеане, его старший помощник должен получать каждый месяц тысячу франков; главный механик столько же; все прочие оклады постепенно понижались; последний из служащих получал по двести пятьдесят франков. Из большей предосторожности вставлено было условие, что жалованье уплачивалось только в тех портах, где указана стоянка, из чего следовало, что капитан плавал почти без денег, получая от директоров контор надлежащие суммы для уплаты команде только в тех местах, где приказано было ему останавливаться.
С подобными окладами и обязательством сделать четыре кампании, капитан, при первом требовании своей команды об уплате жалованья, понял, что ему пришлось бы скорехонько продать корабль и груз его без всякой выгоды для себя, и потому, отбросив в сторону мечты, поспешил к месту назначения и постарался смягчить насколько мог причину своего замедления перед представителем Ронтонаков. Разумеется, его тайна была разгадана, но в Бордо и вида ему не показали: его неудача и скорое возвращение ясно доказывала, что с этой поры можно на него рассчитывать.
После уничтожения торга неграми, у Ронтонаков один только корабль был захвачен крейсером: но как истый янки, его капитан, во избежание виселицы, взорвал себя, со всею командой и тремястами неграми.
Множество агентов, поселившихся в Моямбе, Лоанго, Лоанде, Бенгуэле и в устье Конго, скупали официальным путем слоновую кость, золотой песок, каучук, но под рукой вели торговые сношения со всеми королями и начальниками внутренних земель, и приготовляли вывоз черного дерева. За несколько месяцев они обозначали посредством шифрованной корреспонденции неизвестное и пустынное место на берегу, где надлежало производить мену и принять груз - этим объясняется, почему шхунам приходилось иной раз постоять в Ройяне по три-четыре месяца, прежде нежели они узнавали место своего назначения.
Капитан Ле Ноэль был, может быть, искуснейшим из всех находившихся в эту пору в распоряжении Ронтонаков, а шхуна «Оса» - лучшим ходоком из всего их флота.
Оба начали свое четвертое плавание.
Пассажиры «Осы»
В корабельных книгах «Осы» записаны были четверо пассажиров от правительства в следующем порядке:
Тука, помощник комиссара адмиралтейства; Жилиас, доктор второго разряда; Барте, подпоручик морской пехоты; Урбан Гиллуа, чиновник адмиралтейства. Все четверо отправлялись в Габон.
Помощник комиссара и доктор родились в Тулузе почти в одно время; во все продолжение своей жизни, а им обоим было по пятьдесят лет, они постоянно были соперниками, не переставая оставаться друзьями.
Когда они были детьми, то друг перед другом бросали камешки в воду, стараясь как бы подальше и побольше сделать кругов и рикошетов; в отрочестве они считали как бы за долг подталкивать друг друга, чтобы вечно пребывать в арьергарде своих классов, так что остроумный инспектор, прочитывая еженедельные баллы, никогда не упускал случая добавить: «А последними господа Тука и Жилиас ex-aequo» [3]. Весело было слышать общий смех, возобновлявшийся при этом каждую субботу в Тулонском училище.
Восемнадцати лет оба покинули школьные скамьи, подав друг другу руку, но не возвращаясь на экзамены, венчающие курс учения: инспектор дал понять родителям их, что совершенно бесполезно посылать их за дипломом бакалавра.
