Вскоре Генри въехал во внутренний двор Грэнвилл-колледжа. У него еще оставалось время забежать к себе в комнату и сменить дорожный костюм на подобающую случаю темную одежду и длинную мантию магистра искусств. Мысль о не поддающейся разгадке тайне сверлила мозг.
Прежде чем сесть за «высокий стол»,[1] Грэшем и остальные пятнадцать членов совета колледжа собрались в профессорской, отделанной деревом на современный манер, как и столовая. Грэшему очень нравился теплый, насыщенный цвет дерева с замысловатым рисунком, и все же он тосковал по находившимся под ним древним каменным стенам. Резкий контраст между твердым шероховатым камнем и украшающими его роскошными мягкими портьерами, неистовство огненных красок на холодном и мрачном сером фоне — все это символизировало жизнь. Кембриджский университет всегда жил и дышал благодаря контрастам, постоянным переменам, разногласиям и расхождениям во взглядах.
— Добро пожаловать, сэр Генри, — приветствовал Грэшема Алан Сайдсмит, которого тот назначил президентом для формального надзора за неуправляемой толпой обитателей Грэнвилл-колледжа. — Надеюсь, сегодняшняя прогулка помогла вам восстановить силы?
Грэшем никогда не видел Алана пьяным, при этом тот не расставался с бокалом и пивной кружкой и знал о тайных делах Генри гораздо больше, чем тот ему говорил. И все же Сайдсмит был одним из немногих, кому Генри полностью доверял.
— У меня превосходная лошадь и отличное здоровье, а совсем скоро я наемся до отвала. Кроме того, в Кембридже стоит прекрасная летняя погода. Как тут не восстановить силы? — беззаботно усмехнулся Генри.
— Думаю, все зависит от некоего мельника, приславшего вам утром записку, и оттого, что он показал: свое зерно или же нечто совсем иное, — в тон ему ответил Алан.
Грэшему не хотелось продолжать этот разговор.
— Да, — серьезно ответил он, как будто бы речь шла о деле исключительной важности, — разумеется, все зависит от мельника. — Генри весело улыбнулся Сайдсмиту, и тот улыбнулся в ответ.
— Послушайте, сэр Генри, — Сайдсмит перешел на деловой тон, — вы, как человек, недавно получивший степень и рыцарское звание, можете дать мне ценный совет по весьма щекотливому и запутанному делу из области этикета. Вот богатый лондонский купец, закончивший Тринити-колледж, — он указал на стоящего поодаль крупного мужчину, в котором желание пощеголять роскошным нарядом пересилило страдания, претерпеваемые из-за невыносимого летнего зноя, — который намерен отдать сына в Грэнвилл. Но дело в том, что есть еще новоиспеченный шотландский лорд, который утверждает, что получил ученую степень в Европе. Кому же отдать почетное место по правую руку от президента, что предпочесть: деньги в банке и высокую ученую степень или влияние при дворе, не имеющее под собой какой-либо серьезной основы?
— У нас нет выбора, дружище, — не колеблясь заявил Грэшем. — От шотландского лорда несет так, что небу становится жарко, а почтенному купцу, несмотря на жару, надо еще изрядно попотеть, чтобы источать такое же благоухание.
— Благодарю вас, сэр Генри. Вы дали полезный совет, впрочем, как всегда. Не соблаговолите ли вы лично сообщить шотландскому лорду о нашем решении и объяснить отказ невыносимой вонью, которая от него исходит?..
В результате купцу предоставили почетное место по правую руку от президента, объяснив это тем, что он получил ученую степень в Кембридже.
Раздался удар гонга, и все прошли в столовую. Грэнвилл-колледж, один из самых старых в университете и наиболее сильно пострадавших от разрушительного действия времени, был отстроен заново на деньги Грэшема. Несмотря на это, Генри занял место за «высоким столом» в строгом соответствии с установленными правилами, и так как срок его пребывания в звании члена совета колледжа был недолгим, он оказался в числе наиболее младших по положению. Когда президент вошел в столовую в сопровождении членов совета колледжа, раздался скрип скамеек, и студенты встали, шурша по полу длинными мантиями. Худосочный студент со следами ветряной оспы на нервном лице вышел вперед и прочел длинную благодарственную молитву на латыни. Снова послышалось тихое шарканье множества ног, а затем из толпы студентов донесся сдавленный вопль. Похоже, кому-то прищемили руку. После традиционных поклонов все приступили к трапезе.
Сосед Генри, грузный мужчина с заплывшей складками жира шеей и руками, напоминавшими гигантские колбасы, недовольно засопел.
— Неважно себя чувствуете, Хьюго? — осведомился Грэшем, вынимая из кармана льняной носовой платок.
— Я чту традиции, — ответил сосед и ухватил кусок теплого хлеба с одной из тарелок, поставленных перед членами совета колледжа. — Если за все время существования колледжа трех столов было достаточно, то меня это тоже устраивает. — Он бросил голодный взгляд на слугу, подносившего деревянный поднос с едой, и залпом опрокинул бокал вина.
— Разумеется, — заметил Грэшем, — ведь не вам придется объяснять заслуженному гражданину города, что он достоин места только за вторым столом, или сообщить то же самое человеку, получившему степень с отличием, когда он увидит на почетном месте придворного выскочку? — Генри прибегнул к испытанному аргументу не с целью переубедить соседа, а просто желая его позлить, в чем и преуспел в полной мере. Бедняга поперхнулся и изрыгнул изо рта внушительный кусок хлеба, совершивший стремительный перелет через весь стол.
— Полная ерунда! Я твердо верю…
Трапеза за «высоким столом» шла своим чередом по заведенному порядку. Грэшем настоял, чтобы в Грэнвилл-колледже был «высокий стол» для членов совета колледжа, гостей и тех, кто имеет степень бакалавра искусств или выше.
Остальные столы предназначались для людей, претендующих на получение первой ученой степени, или для тех, кто на данный момент степени не имеет. Он предложил президенту упразднить второй промежуточный стол.
Алан Сайдсмит только улыбнулся в ответ.
— Вы же знаете, какой поднимется шум, — заметил он с видом человека, которого предложение Генри совершенно не касается. — Многочисленным молодым бездельникам, наводняющим университет, придется не по душе колледж, в котором они не смогут купить себе более высокое место за столом и не общаться с бедными студентами. — При прежней системе третий стол предназначался для людей низшего сословия.
— Какая жалость, — вздохнул Грэшем. — Придется набирать студентов из числа желающих учиться, а не играть в теннис и пьянствовать, чтобы потом с важным видом хвастаться учебой в Кембридже.
