зеркало еще крепче и согласно кивнул.
– Скажи мне, ты хочешь вернуться туда? – спросил Уильям.
Рене зажмурился, запрокинул голову и жадно глотал воздух, не давая себе расплакаться. Красные гончие как будто уже цокали изогнутыми когтями там, за дверью. Они приближались, подходили все ближе и ближе. Рене их слышал, но слышали ли, чуяли ли они его? Куда ведет взятый инфернальным зверьем след? Граф не шевелился. Шаги стихали. Рене опустил голову и провел рукой по лицу, беспорядочно и лихо трепля собственные волосы. Дыхание мало-помалу приходило в норму.
– Но что тогда мне делать? – взмолился Готье.
– Тебе одиноко здесь, мой мальчик, – произнес Уильям. – И ты скучаешь. Но не по тому дому, который у тебя был, а по тому, которого у тебя никогда не было. Ни братья, ни отец не примут тебя, и это к лучшему. Ты никогда не сядешь с ними за один стол, не разделишь радости пролитой крови. Езжай в Лондон. Позаботься о моем сыне.
– Роберт, – прошептал Рене, прикрывая рот рукой.
– Мое старое слабое сердце обливается кровью, стоит лишь подумать, как он одинок без меня, – вздохнул Уильям.
Рене медленно мотал головой, проводя рукой по лицу.
– Я подвел тебя, – с тяжелым сердцем признался он. – Я пытался спасти призрака Ратлина, я хотел дать ему новое имя, новую жизнь… Мой покровитель, мой защитник, наставник, я каюсь, но я подвел тебя! Это ясно как день! И тебе-то, на той стороне, это, верно, даже яснее, нежели мне отсюда. И после этого ты все еще веришь в меня?
Взгляд юноши, полный надежды и ожидания, уставился в черный диск на коленях.
– Я никогда в тебя не верил, – раздался холодный ответ из зазеркалья.
Рене окатило февральским холодом, резким, озлобленным и бесчеловечно жестоким потоком.
– Вера слепа, – продолжил Эссекс. – И ей нет никакого разъяснения и обоснования, иначе бы это называлось попросту знанием. Нет, вера совершенно иного порядка. Это чувство либо загорается в тебе, либо нет. Как много сердец бесславно прозябают всю жизнь, ни разу не пробудившись этим огнем. Я не был слеп, когда сделал тебя своим учеником. Я не верю в тебя и никогда не верил. Я полагаюсь на тебя. Езжай в Лондон, мой мальчик. Будь Роберту тем, кем для тебя никогда не были ни отец, ни братья.
* * *
Менее часа назад неподалеку от того самого места, где стоял граф Готье и говорил с капитаном, замерла мрачная тень, огненно-рыжий призрак Ратлина. Сердце замирало. Финтан обернулся назад, на крепость. Зажигались огни. Вот-вот сюда сбегутся все. Не имея никакого понятия, что делать, Финтан предался чутью, которое велело рвануть к причалу во всю прыть. Как же долго тянулось время! Каждый миг Макдонелл тревожно оглядывался на замок, на ворота, боясь, что дозорные донесли слугам, а те уже заносят руку над покоями благородных господ. Еще несколько мгновений назад Макдонелл усмехался над наивным малодушным Рене, но сейчас страшный холод пробирал от страха.
«Я этого не допущу», – раздались слова графа.
А если на этот раз смелость возьмет верх? Что, если Финтан сболтнул лишнего? В том почти не было сомнений.
«Нет, граф не сдаст меня, – задыхаясь от тревоги, скалился Макдонелл. – Я тогда сдам его секрет, мы с ним теперь сообщники… Черт возьми, поэтому-то он меня и сдаст… Никому не будет дела до того, что какой-то французик целуется с Сатаной, когда в руки короны передадут сына Макдонелла! Мы не равны, ни черта не равны, у Рене покровители и в крепости, и во Франции, он сдаст меня, все его великодушие рассыплется! Пусть заливается соловьем, гребаный проповедник, как пробьет его время, он поступит как должно, по-мужски. Ну почему корабли так медленно ползут? Давай же, капитан, у меня к тебе, черт возьми, есть незаконченное дельце еще с чертового Ратлина».
Сходни стукнули о борт, и Финтан спешно взбежал на корабль под брань, проклятия, угрозы матросов. Он метнулся в каюту капитана, не слыша и не помня себя от страха и безумной одержимости, которая расправилась за спиной черными крыльями. С минуты на минуту Рене мог оказаться на пристани, этот подлый носитель тайны наследника Макдонелла. Сумерки медленно рассеивались, как будто ночь знала, что сейчас стоит несколько дольше оставить над землей черный покров, как будто в этот предрассветный час надо закрыть глаза на ту кровь, что прольется на «Пеликане». Холодное лезвие кинжала притаилось в широком рукаве. Была всего одна попытка. И она провалилась – прямо перед покоями капитана какой-то смуглый матрос резко толкнул Финтана в плечо. Не прошло и двух секунд, в которые все пошло прахом – рыжий отвлекся на мгновение, и в тот же миг отворилась дверь капитанской каюты. Френсис заметил Финтана, и когда зеленые глаза, полные досады и горечи поражения поднялись на капитана, уже было слишком поздно – их взгляды встретились.
– Кто разрешил подниматься на борт? – обозленно оскалился капитан.
Усталость от бестолкового плавания и злость на гневное море подорвали немало душевных сил, и нечего было нынче сдерживаться.
– Капитан, счет идет на секунды, мне нужно с вами поговорить! – Финтан упрямо решил выгрызать свой шанс у судьбы. – И хоть вы и хотите сейчас скормить меня рыбам…
– Сукин сын, да я сам тебя сожру, проваливай! – гневно рыкнул Френсис.
– Речь о жизни и смерти, капитан! – отчаянно взмолился Финтан, заглядывая в темные глаза, где гневный гром вот-вот должен был разразиться.
– Морской дьявол нам свидетель, подлый ты засранец, я дал тебе понять, что я не в духе! – И капитан широким жестом махнул на дверь позади себя.
Финтан благодарно поклонился и тут же воспользовался этой уступкой, шанс еще был. Макдонелл укрылся от удивленных матросов и от их пересмешек меж собой и придержал дверь для капитана.
– А теперь объясни нам, какого черта я не могу сойти на берег и обнять свою жену?! – грозно спросил Френсис.
Сердце стукнуло.
«Нам?» И одновременно с тем, как это словечко резануло слух Финтана, он обвел глазами каюту и заметил мужчину, на несколько лет младше капитана. Вытянутое прямоугольное лицо, холодный и бесстрастный взгляд, пустой и пресный. Даже самый шкодливый и желчный карикатурист с минуту бы поломал голову, за что бы в этой постной внешности зацепиться и что высмеять. До того третий господин выглядел постно. Взгляд Финтана заметался между капитаном и незнакомцем, про себя проклиная обоих, и даже сам Финтан не мог бы сказать, кого в этот момент он ненавидел больше. Самоуверенная спесь шепнула Макдонеллу, что незнакомый господин не так уж и
