— Я знала, что буры — грязное, неотесанное мужичье, но вы произвели на меня неплохое впечатление. Я ошиблась! Вы такой же, как все! И выбежала из редакции. Я бросился следом. Догнал ее на улице. Стал извиняться и за себя, и за редактора. Она немного успокоилась и даже снисходительно улыбнулась, узнав, что я наполовину англичанин. Позволила проводить себя до дома. Жила она вместе с родителями в особняке, построенном сразу после аннексии. Звали ее Лиз Тейшер. Она была старше меня на два года. Но это обстоятельство не было для меня препятствием. Я влюбился. Она снисходительно отнеслась к моим чувствам. Как всякой женщине, Лиз нравились стихи, посвященные ей. Я их выдавал по нескольку в день и даже напечатал подборку в своей газете. Это окончательно размягчило ее твердое сердце, и через три месяца после нашего знакомства она согласилась выйти за меня замуж. Как ее, так и мои родители довольно прохладно отнеслись к нашему решению. Особенно ее, достаточно состоятельные, они намеревались уехать из Трансвааля в соседний Наталь, предварительно продав особняк. Решения они своего не изменили, но перед отъездом оставили дом нам. Там мы после свадьбы и поселились. Но семейная жизнь, как говорится, не сложилась. У Лиз оказался очень неуживчивый характер. Она постоянно устраивала скандалы и истерики по любому поводу и даже без повода. Через год у нас родился сын — Стейс. Я думал, что Лиз изменится к лучшему. Но скандалы и истерики продолжались. Сына я полюбил самозабвенно и только ради него не уходил от бешеной фурии, в которую превратилась жена. Мальчик рос нервным и болезненным. А когда ему исполнилось пять лет, его мать неожиданно решила отправиться в Англию, чтобы поднять свой уровень образования, как она мне заявила, получив накануне какое-то письмо. Сына она оставила мне, обещав в скором времени вернуться. Признаться, я с облегчением отпустил ее. Мои нервы были основательно измотаны после шести лет проживания с этой истеричной особой. Она исчезла на целых три года. И эти годы были самыми счастливыми в моей жизни. Сын был всегда рядом со мной. Мы сделались настоящими друзьями. Он подражал мне во всем, даже стал сочинять в семь лет какие-то детские стишки. Все рухнуло в один совсем не прекрасный день. Вечером возле нашего дома остановился экипаж. Я в этот момент сидел за письменным столом и работал над статьей для газеты. Сын уже лежал в своей кроватке, но еще не спал: читал какую-то книжку. Вбежал взволнованный слуга Сестане и заговорил прямо с порога, вращая белками глаз: — Баас, приехала хозяйка, а с ней какой-то важный-важный господин. Они ждут внизу. У меня екнуло сердце. Ничего хорошего от этого внезапного приезда мне ждать не приходилось. Но я взял себя в руки и спустился в холл. Лиз стояла, надменно глядя на меня. Ее придерживал за локоть какой-то субъект с густой черной бородой и неприятным колючим взглядом. Он представился как Френсис Барнетт…
— Френсис Барнетт? — удивленно воскликнул Сорви-голова, прерывая рассказчика. — Вы не ошиблись?
— Нет, — пожал плечами Логаан, — у меня хорошая память на имена и фамилии. — А на лица? — спросил Жан, — вы не припомните сходства "вашего" Барнетта и того английского офицера, который воткнул в меня стилет возле поезда, когда мы с вами познакомились?
— Да, лица чем-то похожи, — напряг память Пиит, — но у офицера не было бороды, да и потом прошло много лет с той встречи. — Так или иначе, такое совпадение имени и фамилии крайняя редкость, — рассудил Сорви-голова. — Возможно, главарь шайки "Красная звезда" и "ваш" бородатый Барнетт — одно и то же лицо. — Да уж, типом он оказался крайне неприятным, — продолжил Логаан, — под стать моей жене. В этом смысле они были идеальной парой. И наверняка он был разбойником и злодеем, похитителем моего сына.
— Вашего сына похитили? — удивился Жан. — Сразу же после появления Лиз потребовала покинуть ее дом и вернуть ей сына. Дом и в самом деле принадлежал ей, но сына я отдавать категорически отказался. И законы Южно-Африканской Республики были на моей стороне. Лиз — подданная Великобритании, мы с сыном — граждане ЮАР. Забрать Стейса через суд она не могла. Мы переехали в дом моих родителей, а Лиз несолоно хлебавши отправилась вместе с Барнеттом в Наталь к ее родителям. Я немного успокоился, но оказалось, что рано. В одну из ночей месяца через два меня разбудил какой-то неясный шум в комнате сына, которая находилась рядом с моей. Я бросился туда, но в коридоре было темно, и меня там ждали. От сильного удара по голове я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил комнату сына пустой. Его похитили, и я догадывался, чья это работа. Поиски ничего не дали. Адреса родителей Лиз в Натале я не знал. Она его тщательно скрывала от меня. И, видно, не напрасно. Я потерял следы сына на долгие восемь лет. Постепенно тоска по нему стала утихать. События в нашей стране развивались стремительно, и после разгрома рейда Джеймсона все уже открыто говорили о неизбежности новой войны. В мае 99 года в центральной публичной библиотеке открылась выставка картин Эйгера Строкера. Вместе с ним я представлял свой стихотворный сборник. Народу собралось много. Присутствовал даже министр образования и культуры. Пришли интеллигенты из буров и уитлендеров. Сначала Строкер показывал свои картины, затем я читал стихи из сборника. И почти сразу обратил внимание на юношу, не спускающего с меня взгляда. Сердце мое забилось, готовое вырваться из груди. Я узнал сына. Он сам подошел ко мне на фуршете: высокий, сильный, но с каким-то надменно-презрительным материнским выражением на тонкогубом лице. От него сквозило отчуждением. Это был чужой мне человек. И в словах его слышалось высокомерие. Сверхмерное самолюбие просматривалось в каждом жесте, в каждом взгляде. Стейс снисходительно принял от меня книгу стихов и небрежно засунул ее в карман военного френча. Я спросил его о матери и отчиме. Он отвечал односложно. Да, его мать жива и здорова. Живет в Натале. Барнетт принимал участие в рейде Джеймсона, попал в плен, но бежал сначала в Индию, а затем в Европу. От него пришло из Франции письмо, написанное где-то в апреле 98 года…
— Вне всяких сомнений — это он! — снова воскликнул Со-рви-голова, опять перебивая Логаана. — Он тогда шантажировал моего отца, доведя его до самоубийства, а потом со своей шайкой отправился за нами в Клондайк!
— Ну, тогда все встает на свои места, — сказал Пиит, — мы расстались с сыном в тот же вечер, и я ничего не знал о его судьбе вплоть до того недавнего боя, где он на ваших глазах упал с коня. Вы видели, что между нами состоялся неприятный разговор. И он касался моей второй жены Эльзы и нашего с ней сына. Через год после похищения я встретился с милой девушкой — дочерью горного мастера из буров. Мы полюбили друг друга и стали жить вместе. Эльза родила мне сына, которого я тоже очень люблю. Она была со мной на той выставке в библиотеке, и они со Стейсом познакомились. И я тогда уловил, что моя жена ему очень не понравилась. Скорее всего — это остатки детской ревности, но они, кажется, могут погубить мою семью. Я спросил Стейса, был ли он в Йоханнесбурге после его падения? Он ответил утвердительно и даже сказал, что видел Эльзу и своего брата. И затем добавил с легкой усмешкой, что они теперь спасены от превратностей войны: он помог отправить их в концлагерь… Логаан сделал паузу. И неяркий свет звезд блеснул в его глазах двумя слезинками.
