— Моя дорогая крошка! — вздохнул Юлиус, обнимая ее. — Но что скажет мой отец, подаривший нам этот замок, если увидит, что мы словно бы пренебрегаем его даром?
— Что ж, — сказала она, — мы могли бы, не покидая замка надолго, время от времени наезжать в Гейдельберг. Ты часто рассказывал мне, какой подчас веселой и бурной бывает жизнь студентов. Ты, быть может, скучаешь по ней. Но ведь можно обзавестись в городе каким-нибудь пристанищем, нет ничего проще! И тогда ты бы мог возобновить свои занятия, увидеться с товарищами былых дней, посещать их пирушки, пользоваться большой университетской библиотекой…
— Это невозможно, милая Христиана. Как можно вести жизнь студента, имея жену и ребенка?
— Ты отвергаешь все, что я предлагаю, — на глаза молодой женщины снова навернулись слезы.
Самуил, стоявший все это время в стороне, приблизился и любезно заметил:
— Сударыня, Юлиус прав. Виконту, владельцу Эбербахского замка не дано снова стать студентом. Это так же верно, как то, что Ландек нельзя перенести в Гейдельберг. Но если вы пожелаете, Гейдельберг может сам явиться в Ландек.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что госпожа виконтесса могущественнее пророка Магомета, а потому гора может проделать немалый путь, направляясь к ней.
— Сударь, я вас не понимаю, — сказала Христиана.
Самуил продолжал чопорно, почти торжественно:
— Я надеюсь доказать вам, сударыня, что моя преданность безгранична. В настоящее время вы, насколько я понял, желаете, во-первых, чтобы Юлиус время от времени мог почувствовать вокруг себя кипение университетской жизни, серьезной и вместе с тем занимательной. Что ж, через три дня она закипит вокруг этого замка.
— А, так ты шутишь? — перебил Юлиус.
— Никоим образом, — отвечал Самуил, — и ты в этом скоро убедишься. Другая просьба, с которой вы обратились к Юлиусу, сударыня, была избавиться от меня. Моя персона вас раздражает, и вы хотели бы меня отсюда удалить. Что ж, и в этом отношении вы будете полностью удовлетворены. Насколько мне известно, ваша комната соседствует с этим кабинетом. Соблаговолите на минуту пройти со мною туда.
Он открыл дверь, и Христиана, поневоле подчиняясь, вышла из кабинета. Самуил последовал за ней.
— А мне, что же, нельзя вас сопровождать? — смеясь, осведомился Юлиус.
— Может быть, действительно стоит, — усмехнулся Самуил.
И Юлиус присоединился к нему и Христиане.
Самуил подвел Христиану к стенному панно, украшенному барельефом:
— Видите это панно, сударыня? А видите, здесь изображен император, и в правой руке у него держава? Возможно, настанет день, когда вы пожелаете меня видеть…
У Христианы вырвалось движение, ясно говорящее, что она в этом сомневается.
— Бог мой, кто знает? — усмехнулся Самуил. — Не стоит зарекаться: что только не случается на свете! Короче, если придет час, когда я смогу быть вам чем-то полезен, и потребуется меня уведомить об этом, вот что следует сделать. Подойдите к этому панно и нажмите пальцем на державу, что в руке у императора. Держава соединена с пружиной, а та — с колокольчиком. Звон колокольчика будет для меня сигналом. Буду ли я близко или далеко, я примчусь на ваш зов, сударыня. Появлюсь тотчас, если звонок застанет меня у себя, и не позднее, чем через сутки, если в это время меня здесь не окажется. Но до тех пор — заметьте это! — до той минуты, когда вы сами меня таким образом позовете, даю вам слово чести, что вы меня более не увидите.
Изумленная Христиана помолчала, потом обернулась к мужу:
— Что ты на это скажешь, Юлиус? Тебе не кажется несколько странным, что господин Самуил знает твой дом лучше, чем ты сам, и до такой степени освоился здесь, словно все это принадлежит ему?
Самуил отвечал:
— Смысл этой загадки я как раз начал объяснять Юлиусу, когда вы вошли. Простите, что этот разговор происходил в ваше отсутствие, но здесь заключен секрет, мне не принадлежащий: я не имел права открыть его никому, кроме Юлиуса. Но надеюсь, что за исключением этого я полностью удовлетворил ваши пожелания.
— Да, сударь, — отвечала Христиана. — И хотя между вашими словами и поступками чувствуется некоторое противоречие, я, прежде чем уйти, должна признаться, что хотела бы верить вашим словам.
— Вы убедитесь, что на все мои обещания можно положиться, — сказал Самуил. — Не пройдет и трех дней, и Гейдельбергский университет, подобно лесу в «Макбете», сам явится сюда. А меня вы увидите не раньше чем нажмете на державу.
Он проводил ее до дверей и раскланялся с отменным изяществом. На этот раз она не столь пренебрежительно ответила на его прощальное приветствие, поневоле заинтригованная обещаниями этого странного человека.
Самуил прислушался к ее удаляющимся шагам, потом вернулся к Юлиусу.
— Теперь, — сказал он, — вернемся в твой кабинет. Он устроен со всеми предосторожностями, там нас никто не услышит. Пора потолковать о более важных вещах.
Самуил запер дверь на ключ и возвратился к Юлиусу.
— Ну что? — сказал он. — Надеюсь, ты не станешь, как твоя жена, по пустякам изумляться, ужасаться и испускать крики? Я просил бы тебя не удивляться ничему. Сейчас пришло время nil admirari[6], если вспомнить латынь, которую мы учили в коллеже.
— Хорошо! — с улыбкой откликнулся Юлиус. — Впрочем, с тобой я всегда предвижу сюрпризы и жду неожиданностей.
— Юлиус, дорогой мой, — продолжал Самуил, — прежде всего да будет тебе известно, что в твое отсутствие я, по своему обыкновению, занимался всем понемножку: медициной, архитектурой, политикой, геологией, ботаникой и тому подобным. Если ты спросишь, что это значит — «немножко медицины», я тебе напомню, как мне удалось найти причину болезни твоего ребенка в его кормилице, чему ты сам был свидетелем. «Немножко архитектуры»? Образчик моего мастерства ты вскоре сможешь оценить и тогда признаешь, что как архитектор я стою не меньше, чем врач, по крайней мере если ты согласен, что воскресить мертвую эпоху — такое же чудо, как вернуть к жизни умирающего ребенка.
— О чем ты? Я тебя не понимаю, — сказал Юлиус.
— Ну, для начала покажу тебе еще один фокус наподобие того, что ты уже видел в соседней комнате, — промолвил Самуил, направляясь в угол библиотеки.
Там на резном деревянном панно красовалось изображение льва с широко разинутой пастью. Самуил придавил пальцем львиный язык, панно отодвинулось, взгляду открылась стена с выступающей из нее кнопкой. Самуил нажал на нее, и кусок стены повернулся, открывая проход, достаточно широкий, чтобы человек без труда мог им воспользоваться.
