День прошел. Я видела только своих горничных и не обращала внимания на их притворную лесть, на их банальные утешения. Ввиду такого одиночества я одну минуту надеялась, что мне дадут более продолжительную отсрочку. Сильная лихорадка трясла меня. Мне казалось даже, что эта лихорадка — предвестница новой болезни, а с ней и близкой смерти. Я призывала, ее всеми силами моей души. Увы! Я ошибалась.
Или, лучше сказать, я была далека от того, чтобы подозревать, что события примут такой оборот, что я сама первая попрошу как можно скорее заключить этот ненавистный брак. Под вечер мне доложили, что меня желает видеть мой отец. Он вошел.
Он, казалось, сгибался под тяжестью горя. Я сделала движение встать. Он жестом остановил меня и сел подле.
— Леона, — обратился он ко мне, — вы страдаете и вы обвиняете меня в тиранстве, не так ли?
Я смотрела на него, пораженная, не зная, что отвечать. Он продолжал тихо:
— Да, вас удивляет, что я говорю с вами так после вчерашнего происшествия. Увы! Мое бедное дитя, — на меня нельзя сердиться за это. Я не палач ваш, но такая же, как и вы, жертва ужасных стечений обстоятельств.
— Герцог! — прошептала я слабо.
— Бог свидетель, что я люблю вас, — продолжал он грустно.
— Вы любите меня, и вы хотите несчастия всей моей жизни! — не могла я удержаться, чтобы не сказать ему, с трудом, сдерживая рыдания.
— Да, я люблю вас, и вот неопровержимое доказательство этого. Этот брак, Леона, который приводит вас в такое отчаяние, был выгоден для нас. Я решил устроить его, а чтобы заставить вас согласиться на него, я надел на себя маску суровости и строгости, которая тяготит и жжет мне лицо. Я чувствую, что не в силах выдержать этой роли до завтра, т. е. до вашей свадьбы.
Я упала с облаков.
Отец продолжал с прежнею кротостью:
— Вы молоды, счастливое будущее открыто перед вами: я — старик, который скоро сойдет в могилу, я не признаю за собою права осуждать вас на тоскливую, горькую жизнь. Вы свободны, дочь моя!
— Свободна!
— Да, этот брак, который вам так ненавистен, никогда не совершится; сегодня же вечером я откажу маркизу от своего и вашего имени.
— Возможно ли это? — спросила я, замирая от восторга.
— Осушите ваши слезы, Леона, вы не выйдете замуж за маркиза де Буа-Траси.
— О, отец! отец! — могла только проговорить я, пряча голову у него на груди, — вы вторично даете мне жизнь.
На одну минуту герцог прижал меня к своей груди, затем, грустно улыбаясь, поцеловал меня в лоб и снова посадил на кушетку, с которой я встала.
— А теперь, после того как вы успокоились, дочь моя.
— О, мой добрый отец!
— Я хочу оправдать себя в ваших глазах и доказать вам, что как бы жестоко и сурово ни было мое поведение относительно вас, оно, во всяком случае, вызвано было только исключительными обстоятельствами.
— Верю, отец, вам не нужно защищаться.
— Нет, — продолжал он настойчиво, — я хочу, чтобы вы выслушали меня, Леона, я заставил вас страдать.
— Вы добры и великодушны, отец.
— Выслушайте же меня, дорогая Леона; повторяю вам еще раз, вы должны знать все, но я буду краток и не стану утомлять вас своим рассказом.
— Отец, я не могу согласиться, чтобы вы… Но он перебил меня повелительным тоном. Я молча наклонила голову.
— Я не только питал глубокую, сильную привязанность к вашей матери, но я безгранично любил ее. Когда она умерла, мне казалось, что у меня вырвали сердце. Я чуть не умер с горя. Но у меня был сын, и я решил жить для него. Что же касается вас, мое бедное дитя, невинной причины смерти вашей матери, то у меня не хватило мужества оставить вас у себя:
ваш вид напоминал бы мне о моей утрате и растравлял бы незажившую рану.
— Я знала это, — прошептала я.
Мой отец вздохнул, вытер слезы и затем снова продолжал:
«К несчастью, сын был очень молод для того, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в моем сердце и, чтобы забыться, я стал на стороне искать развлечений. Увы! Что могу я сказать вам, бедное дитя? Рок тяготел надо мной; после смерти вашей матери несчастье навсегда поселилось в моем доме. Три месяца тому назад я окончательно убедился, что открывшаяся под моими ногами пропасть готова поглотить меня.
Одним словом, я узнал, что я совершенно разорен и вместе с тем лишился даже и своего влияния. Будущее сына, честь имени — все погибло в этом ударе судьбы! В это самое время маркиз де Буа-Траси приехал ко мне. Я не хотел принимать его, но он почти силой проник ко мне. Маркиз де Буа-Траси — человек денег, финансист; он на все смотрит с коммерческой точки зрения, и его правило идти прямо к цели. Свиданье наше продолжалось очень недолго, и вот что он мне сказал:
« — Господин герцог, я — единственный ваш кредитор: я скупил все ваши векселя. Ваш долг равняется трем миллионам девятистам семидесяти семи тысячам ливров, то есть почти на миллион двести тысяч больше, чем стоят все ваши земли. Вы разорены».
Я молча опустил голову. К несчастью, все это было совершенно верно.
» — Поэтому, — продолжал он бесстрастно, — я пришел заключить с вами сделку, которая заключается в следующем, господин герцог. Я отдам вам все векселя и, кроме того, прибавлю еще два миллиона, чтобы вы могли как следует устроить свои дела, а взамен этого вы отдадите мне руку вашей дочери;
она слывет очаровательной красавицей. Я слишком недавно получил дворянство, и для меня необходимо породниться с такою семьей, как ваша, которая ведет свое начало со времени крестовых походов. Я даю вам три месяца сроку, чтобы обсудить предложение, которое я имел честь вам сделать. А затем, господин герцог, примите мои самые искренние пожелания. Через три месяца я явлюсь за ответом.»
С этими словами он поклонился мне и вышел, оставив меня в полнейшем оцепенении от удивления и бешенства.
Сначала я негодовал. Ужасные требования этого господина задели мое достоинство, мою честь; моя гордость была возмущена при мысли о твоем браке с таким субъектом. А между тем, я отлично понимал весь ужас моего положения: я всецело нахожусь в руках этого человека, который будет тем более неумолим, что он вел рискованную игру, рассчитывая одним ударом приобрести то положение, достижение которого он поставил целью всей своей жизни. Я стал высчитывать все шансы за и против. Увы! Вывод получился слишком печальный. Мое разорение влекло за собой разорение моего сына, наследника моего имени; благодаря мне нищета и забвение ждет того, кто после меня должен будет поддерживать незапятнанное славное имя нашего рода.
Если бы я был один, Леона, я не задумался бы и самым решительным образом отверг бы это бесчестное предложение. Я долго боролся сам с собой и, наконец, был побежден.
