Тогда-то и наткнулся будущий камчатский губернатор в «Карманном оракуле» на изречение Грасиана, не раз помогавшего ему своими советами.
«Да будет твоя совесть мерилом твоей правоты и строгость собственного приговора важнее чужих мнений. Не делай неподобающего, страшась не суда людского, а голоса собственного благоразумия…» — эта фраза, вдруг снова пришедшая на ум Павлу Ивановичу, определила судьбу Абросима Плотникова.
— Господь мне судья… — возвращаясь к прерванному разговору, произнес генерал. — Не умею быть неблагодарным… А посему с упомянутым прошением поручика Толстого мы поступим так… — Тут Кошелев тяжело поднялся, подошел к столу, нашел на нем нужный лист и, возвратясь к камину, бросил в огонь. Прочитав в широко открытых глазах комиссионера немой вопрос, добавил: — Вам же, Кирилла Тимофеевич, надлежит отослать приказчика Плотникова куда-нибудь подальше, скажем в Охотск, с неотложным поручением… А оттуда с первым же компанейским судном — в наши американские колонии… Там, надеюсь, ваш друг будет в безопасности, по крайней мере в ближайшие годы… Подорожную для него завтра получите в моей канцелярии. А сейчас, сударь, прошу меня извинить, день был трудным…
Хлебников поднялся со стула, поклонился и, еще не зная, верить или не верить счастливому решению судьбы Абросима, направился к двери. У порога остановился, чтобы поблагодарить губернатора, но слова застряли в горле. Он только вдругорядь поклонился и шагнул из кабинета, осторожно прикрыв дверь.
Губернатор же долго смотрел на огонь, где только горстка пепла напоминала о прошении поручика Толстого.
1
Четвертый день бушевал океан. Как разгневанный полководец, бросал на штурм базальтовых скал новые и новые армады воинов — свинцовых волн в пенных шапках. Остервенело неслись они на камни, разбивались о них с грохотом и стоном. Взмывали ввысь тысячи соленых брызг, точно души погибших в бою ратников. Со змеиным шипением сползала с утесов пена. Откатывалось назад морское воинство, а береговая твердыня оставалась непоколебимой. Но это на первый взгляд… Удар за ударом, атака за атакой вода подтачивала базальт, придавая ему новую форму, отвоевывая у суши все новые и новые куски.
Извечное противостояние двух начал — земли и моря. Покоя и движения. Наглядный урок для любого философа…
Однако человеку, шедшему по берегу океана во главе небольшого, но до зубов вооруженного отряда, было не до философских обобщений. Его интересовали следы, оставленные на скалах тем, кого уже несколько дней преследовал он со своими людьми.
Говорят, что камни не хранят следов. Но Иннокентий Гузнищевский, побратим и правая рука атамана Креста, за годы скитаний узнал, что это не так, — следы остаются везде. Вот и сейчас вместе с одним из ватажников — коренастым, смуглолицым камчадалом — они, присев на корточки, осматривали камни на склоне, поросшие острой как бритва травой и кустами бурьяна. Взгляд следопытов сразу же усмотрел приметы, о многом рассказавшие им. Нитка грубого сукна, зацепившаяся за куст, засохшая капля крови на травинке, росчерк лошадиного копыта на кромке земли… Так и есть — обоз проходил здесь. Обоз, за которым давно охотился Иннокентий. Обнаруженные только что следы вкупе с отпечатками, оставленными путниками на последней ночевке, говорили, что обоз небольшой: три лошади с поклажей и четверо людей. Один из них, обутый в мягкие торбасы, очевидно, из местных — проводник. Трое других — в кованых сапогах — казаки или служащие. О том, что обоз компанейский, то есть принадлежащий злейшим врагам Креста и самого Гузнищевского, поведала Иннокентию еще одна находка — обрывок мешковины со звездной меткой. Такие он сам не единожды впечатывал на компанейскую тару, будучи приказчиком. А ежели так, то лучше ничего и не придумаешь! У Иннокентия в отряде — восемь человек. Все людишки проверенные, смертоубийством и разбоем повязанные. И не робкого десятка. При любом раскладе — двое на одного. Соотношение для нападающих немаловажное: обороняться всегда легче. Если же удастся подкрепить этот перевес в людях внезапностью, то победа будет обеспечена.
Чтобы исключить любую оплошность, помощник атамана вел отряд с необычайной осторожностью. Наверстывал расстояние между ним и преследуемыми только во время ночных переходов. Костры не жгли и старались поменьше вести разговоров. В пустынной местности и дым, и людской говор выдадут погоню с головой.
Теперь, если судить по свежим следам, их от обоза отделяло не более четверти часа быстрой ходьбы. Гузнищевский приказал ватажникам усилить бдительность, а сам, отрываясь от разглядывания камней, то и дело прикладывал к глазу дальнозоркую трубку — подарок давнего союзника Креста, иноземного капитана Барбера. Вскоре он увидел тех, за кем шел по пятам все эти дни. Верстах в полутора впереди них по горному кряжу двигались четверо путников, ведя на поводу трех груженых лошадей.
Иннокентий разглядел идущих с обозом старика камчадала и трех вооруженных казаков. Когда же один обернулся и посмотрел в сторону Гузнищевского, тот чуть было не потерял голову и не выпалил по этому человеку из ружья. Благо, вовремя спохватился, что на таком расстоянии оружие бессильно, а переполох наделать может.
Не зря говорят, ретивому охотнику добыча сама в руки идет! Ох, неспроста гнал ватажников по камням и болотам Иннокентий! Обозник, коего признал через волшебный окуляр помощник атамана, — Аброська Плотников, — стоил того!
У Гузнищевского аж в глазах позеленело — ему есть за что поквитаться с новоявленным приказчиком. И здесь не одни лишь старые счеты… За последнее время ох и много напаскудил ватажникам плотниковский отпрыск. Под руководством недоброй памяти комиссионера Хлебникова, объединив усилия с гренадерами капитана Федотова, он наставил лесным людям столько рогаток, что и черт ногу сломит. Одним словом, удача все чаще стала изменять крестовской ватаге. Стали встречать разбойники отпор даже в самых отдаленных факториях. Не проходило месяца, чтобы ватажники не попадали в засады, не теряли товарищей в кровавых стычках. За каждый тюк с пушниной приходилось теперь платить жизнями заединщиков. Ватажники начали роптать. И атаман Крест — конечно, не без подсказки побратима Гузнищевского — стал подумывать, что пора искать угол потеплее и понадежнее, чем Камчатка. Тем паче уже и возраст не тот, чтобы по тайге, аки зайцы от гончих, прятаться, да и добра от трудов многолетних накоплено немало — можно подумать об отдыхе.
Правда, тут разошлись во мнении атаман и его побратим. Крест мечтал при помощи капитана Барбера податься на какой-нибудь южный островок, чтобы скоротать остатние годы в кругу покорных туземцев и ласковых темнокожих жен. Иннокентий же сговаривал друга осесть на родной матерой земле. Погулять еще пару-тройку лет вдоль Сибирского тракта, чтобы опосля, разжившись пашпортами, перебраться куда-нибудь в центр России или же в какую-нибудь европейскую страну — с большими деньгами нигде не пропадешь!
