Найдем ли мы богатые россыпи? Это все была игра, самая увлекательная игра в мире. Она наполняла возбуждением часы нашего дня. Она гнала наш сон. Она давала силу удару мотыги и мощь ручке ворота. Она заставляла нас забывать жестокий холод, пока кто-нибудь не издавал восклицания и не начинал кидать другому в лицо свежий снег.
Холод жег наши щеки, делал их пылающими, кирпично-красными и укусы мороза появлялись на них заплатками белой глины. Старые рубцы не заживали, чернели, как заплаты из сажи.
Но ни холод, ни усталость не могли удержать нас вдали от шахты и штольни. Мы спустились к каменным породам и рыли туннель, чтобы найти отверстие, которое Полукровка зарыл. До сих пор мы не находили ничего. Каждый день мы исследовали образцы грязи, почти всегда получая следы золота, иногда пятидесятицентовую грязь, но ни разу не находили того, о чем мечтали, на что надеялись.
— Подождите, ребята, пока мы добудем двухсотдолларовый слой, тогда мы начнем немного радоваться.
Однажды директор компании приехал к нам на собачьей упряжке. Он осмотрел нашу шахту. На нем была енотовая шуба, бобровая шапка и огромные меховые рукавицы, висевшие на шнурке вокруг шеи. Он был массивен и представителен. Острые сосульки блестели вокруг его рта.
— Как дела, ребята? — Его дыхание вырывалось, как пар.
— Ничего покамест, — ответили мы ему уныло, и он скрылся в морозном тумане, высказав надежду, что мы скоро откроем россыпи.
— Подождите немного.
Мы работали по двое на шахте, нагревая почву в течение ночи. Блудный Сын и я работали на воротах, тогда как старые рудокопы спускались в штольню. О, как невыносимо холодно был стоять там на этой грубо сколоченной платформе, вертя ручку ворота. Задолго до рассвета мы были уже на местах и спускали своих товарищей в шахту. Там внизу воздух был теплее, но работа тяжелее, труднее, опаснее.
В полдень солнце еще не показывалось и лишь слабый сиреневый свет заливал небо. Мертвая тишина царила в долине, нельзя было уловить ни малейшего движения, никакого трепета листа или былинки. Снег расстилался спасительным ровным саваном, через который пробивались лишь погребальные сосны. В этом напряженном холоде, в этой содрогающейся тоске запустения казалось, что природа смеется над нами космическим смехом.
Мы наспех варили и проглатывали пищу, ропща на каждую минуту, задерживавшую работу. Ночью мы часто были слишком утомлены, чтобы раздеться. Мы перестали заботиться о чистоте и пренебрегали собой. Мы беспрестанно говорили о результатах дневного исследования и о возможностях завтрашнего. Несомненно, мы скоро откроем россыпи.
— Подождите немного.
Наконец в один полдень случилось нечто. Избранником был Джим. Около трех часов он подал сигнал к подъему и появился, держа в руках драгу с грязью.
— Позови остальных, — сказал он.
Мы столпились все вместе в маленькой хижине, пока Джим промывал песок в снежной воде, растопленной на нашей печке. Я никогда не забуду, с каким нетерпением мы следили за песком и за проворными ловкими движениями старика. Наконец мы увидели в грязной воде желтые блики. Дрожь радости и надежды пробежала в нас. Наконец мы добыли эту штуку, великую штуку!
— Поторопись, Джим, — сказал я, — или я умру от неизвестности.
Он терпеливо продолжал свое дело. Наконец на дне таза мы увидели то, что показалась нам слаще, чем женщине вид ее первенца. Оно лежало перед нами — блестящее сверкающее золото, прекрасное золото, проклятое золото, золото в самородках.
— Теперь, ребята, вы можете порадоваться, — сказал Джим спокойно, — потому что там внизу, в штольне, есть великое множество таких драг.
Но мы совсем не чувствовали ликования. Что приключилось с нами? Когда счастье, к которому мы так горячо стремились наконец пришло, мы не встретили его даже весельем. О, мы были мучительно молчаливы!
Мы торжественно пожали друг другу руки.
— Теперь взвесим это, — сказал Блудный Сын.
Мы высыпали песок на чашку крошечных весов. Там оказалось девяносто пять долларов.
Это было хорошее начало, и нами овладело безумное желание, поскорее спуститься вниз в штольню. Я пополз вдоль туннеля. Там, на его поверхности, я увидел блестевшее золото, и чем дольше я смотрел, тем казалось больше видел его. Оно было там в изобилии, изобилии. Я вырыл и протер самородок величиной с большой лесной орех. Таких там было множество. Да, это были россыпи. Вопрос был в том, как велики они? Полукровка скоро разрешил наши терзания по этому поводу.
— Нужно предположить, что россыпи тянутся от того места, где я впервые нашел золото, до того, где мы теперь открыли его. Уж одно это сулит порядочный заработок для каждого из нас. Знаете, ребята, если бы покрыли все это расстояние золотыми монетами в двадцать долларов на шесть футов в ширину и уложили бы их вплотную, я не променял бы на них нашу прибыль с этого кусочка земли. Я уже вижу большую красивую ферму в Манитобе на свою долю и рабочих, помогающих работать на паях. Единственное, что у меня стоит поперек горла, это пятьдесят процентов Компании.
— Ладно, мы не можем брыкаться теперь, — сказал я. — Если бы они не наживались на этом, мы никогда не получили бы участка. Черт! В каком они будут отчаянии.
Как и следовало ожидать, новость распространилась через несколько дней, и директор спешно примчался.
— Вы, кажется, открыли богатые россыпи, братцы?
— Такие богатые, что нам, кажется, нужно будет прибавлять песок с берега перед промывкой, — сказал Блудный Сын.
— Не может быть! Мне придется поставить своего человека на участке, чтобы следить за нашими интересами.
— Прекрасно, это будет славное дельце для вас.
— Да, но оно было бы еще лучше, если бы мы разрабатывали участок сами. Во всяком случае, вы, ребята, заслуживаете вашей удачи.
— Алло, черт!
Обернувшись, директор увидел Полукровку. Он издал долгий свист и удалился с задумчивым видом.
Мы удвоили энергию и снова взялись за тяжелый беспрерывный круг работ. Однако теперь разница была большая. Каждое ведро грязи увеличивало количество денег в наших карманах, каждый удар мотыги означал лишний доллар.
Не то, чтобы это все было так же обильно, как первая пригоршня, которую мы извлекли. Это были колеблющиеся, приводящие в тупик россыпи. Один день превосходил богатством наши мечты, а другой оказывался слишком беден, чтобы оправдать нашу работу. Мы колебались на маятнике надежды и отчаяния. Быть может, это-то и придавало нам еще больше возбуждения, подстрекая нас со сверхъестественной силой. Мы беспрерывно проклинали примитивный метод добывания золота, при котором каждое ведро грязи доставалось ценой бесконечного труда.
