— Добро пожаловать, старина; добро пожаловать, незнакомец; добро пожаловать в дом охотника. Я знал, то кто-то идет, потому что видел, как голуби вылетели из долины внизу; и так как сушеное мясо плохое угощение после утренней поездки, то я взял ружье, чтобы застрелить какое-нибудь животное из моего стада. — (При этих словах он усмехнулся.) — Как видите, это самое подходящее место для охотника. Я могу, когда мне вздумается, застрелить с моего крыльца оленя, медведя, индейку. Я бы не мог жить в стране, где честному человеку нужно проходить целый день, чтобы добыть кусок мяса. Полно, Блэкки, полно, Юдифь, пошли прочь… (Эти слова относились к собакам.) Возьми-ка нож, старина, да обдери зверя, вон там, под красным дубом.
Заключительные слова были обращены к молодому человеку, лет шестнадцати, вышедшему к нам навстречу из охотничьей хижины. Собаки, придя к заключению, что мы не воры, позволили нам слезть с лошади. Хижина, разумеется, отличалась крайней простотой, но была удобна. Широкая доска на четырех обрубках заменяла стол; другие обрубки служили стульями; буйволовые и медвежьи шкуры, сложенные в углу, служили постелью. Глиняный кувшин, две оловянных кружки и большой котел дополняли обстановку хижины. Печки не было: стряпня происходила на воздухе; Козел был изжарен, и, чтобы скоротать время, Бун рассказал нам о своей первой охоте на серого медведя.
Еще очень молодым человеком он отправился в Западные горы с партией трапперов. Его громадная сила, уменье владеть топором и удивительная меткость стрельбы доставили ему популярность среди товарищей, но тем не менее они относились к нему, как к мальчику, так как он еще ни разу не участвовал в каком-нибудь военном предприятии краснокожих и не имел дела с серым медведем, что считается не менее почетным и более опасным.
Молодой Бун терпеливо ждал случая, когда однажды ему пришлось быть свидетелем страшного столкновения с одним из этих чудовищ, которое, хотя и раненное двадцатью пулями, так бешено преследовало трапперов, его товарищей, что они были принуждены искать спасения на середине широкой реки. Здесь, к счастью, силы изменили зверю, и он был «унесен течением. В течение нескольких дней молодой человек содрогался при воспоминании об этом бое; однако ж ему стало невтерпеж выносить насмешки, и он решил, не сообщая товарищам о своем намерении, уйти от них и вернуться с когтями серого медведя или погибнуть при этой попытке. Два дня он бродил в горных ущельях, пока не заметил в кустах отверстия, ведшего в темную пещеру под нависшими скалами. Запах, распространявшийся от него, и следы у входа показали охотнику, что он нашел предмет своих поисков; но так как солнце уже село, то он решил, что зверь, по всей вероятности, отправился за добычей. Бун взобрался на дерево, с которого мог видеть вход в пещеру, и, обезопасив себя и свое ружье против падения с помощью ремней, заснул, побежденный усталостью.
Под утро он был разбужен ревом и шумом внизу; это был медведь, тащивший в свою пещеру убитого им козла. Когда, по расчету, зверь наелся и заснул, Бун спустился с дерева, прислонил ружье к скале и ползком отправился в пещеру на разведку. Это была страшная минута, но он унаследовал все мужество своего отца. Пещера оказалась обширной и темной; громкий храп зверя показывал, что он заснул.
Постепенно глаза Буна привыкли к темноте, и он различил темную массу футах в десяти от себя и ярдах в двадцати от входа в пещеру. Почва была густо усеяна костями животных, и он не раз считал себя погибшим, когда крысы, змеи и другие твари, потревоженные им, разбегались во все стороны с громким свистом и шумом. Зверь, однако, не проснулся, и Бун, кончив свой осмотр, выполз из пещеры и стал готовиться к нападению. Он срезал смолистую сосенку футов в шесть или семь длинною, обрезал ветки, а затем, достав из сумки небольшой комок воску, прилепил его к концу этой жерди, придав ему форму чашечки, в которую можно было бы налить виски. Сделав это, он вернулся в пещеру, укрепив свой импровизированный факел подле стены, налил в чашечку виски и отправился добывать огня. Из остатков воска и небольшого шнурка он устроил род фитиля, зажег его, вернулся в пещеру, заслоняя огонь рукою, и поджег виски. Жидкость вспыхнула, и когда Бун, сходив за ружьем, занял позицию подле входа, пламя сообщилось воску и самой жерди.
Однако чтобы разбудить зверя от его почти летаргического сна, требовалось что-нибудь посильнее света, и Бун долго швырял в него костями, пока наконец зверь проснулся, зарычал при виде неожиданного зрелища и лениво направился к факелу. Молодой человек навел ружье, прицелился, как можно тщательнее, так как знал, что гибель его неизбежна, если зверь будет только ранен, и, когда медведь поднял лапу, чтобы свалить факел, — выстрелил. Последовало тяжелое падение, стон, борьба — свет погас, и в пещере стало темно, как раньше. На следующее утро Бун вернулся к товарищам, когда они сидели за завтраком, бросил перед ними свои окровавленные трофеи и сказал:
— Ну, кто осмелится сказать, что я не мужчина?
История этого смелого подвига в короткое время распространилась до отдаленнейших племен севера, и много лет спустя, когда Бун попал в плен к краснокожим, они вернули ему свободу и осыпали его подарками, заявив, что не хотят оскорбить храброго, который убил злого духа гор в его логовище.
Другой раз Бун, преследуемый партией краснокожих, свалился в расселину и сломал приклад своего ружья. Здесь впрочем, он был, как ему казалось, в безопасности и решился переждать, пока индейцы прекратят свои поиски. Осмотрев место, оказавшееся для него таким неожиданным убежищем, он нашел, что оно представляет обширную естественную пещеру, не имевшую другого выхода, кроме отверстия, в которое он свалился. Он порадовался этому открытию, находя, что здесь будет удобно прятать шкуры и припасы во время охотничьих экскурсий; но, продолжая осмотр, с неудовольствием убедился, что пещера обитаема.
Он заметил в углу пару ягуаров, следивших за его движениями огненными глазами. Это были только детеныши, хотя уже довольно большие, но страшная мысль мелькнула в его голове: мать находилась где-нибудь поблизости, она может вернуться каждую минуту, а у него нет другого оружия, кроме ножа и ружейного дула. Раздумывая о своем опасном положении, он услыхал рев, который заставил его напрячь всю свою энергию; он задвинул вход огромным камнем, укрепил его как мог другими камнями, привязал нож к концу дула и спокойно стал ждать исхода. Минуту спустя огромный ягуар ринулся в пещеру, и потребовалась вся гигантская сила Буна, чтобы помешать ему оттолкнуть камень.
Заметив, что силой не возьмешь, животное начало царапаться и рыться у входа, и на его грозный рев ответили детеныши, набросившиеся на Буна. Он оттолкнул их, получив несколько царапин, и, просунув дуло в щель между скалой и камнем, вонзил нож в плечо ягуару, который с воем отскочил. Эта передышка была кстати для охотника, силы которого истощались; он воспользовался ею, чтобы получше укрепить свою баррикаду, и, предполагая, что мяуканье детенышей привлекает и раздражает мать, раздробил им черепа ружейным дулом. Затем в течение двух часов он мог отдыхать после своих усилий и начинал уже думать, что зверь испугался и ушел, когда новый страшный прыжок вдвинул массивный камень на несколько дюймов внутрь пещеры. После часовой борьбы ягуар, тоже истощенный и не слыша более мяуканья детенышей, удалился с жалобным воем.
