class="p">Долгов с Белозёровым переглянулись.
— Лавилье, надо полагать, без дела не сидел, — заметил Сергей.
— Иезуиты вы, а не орлы Наполеона, — презрительно сказал Долгов. — Цель оправдывает средства — так что ли?
— А разве не так? — ответил Марешаль, пожимая плечами.
На четвёртом часу допроса в номер заглянул Мартен и доложил, что помощь из Орлеана вызвана, утром приедет полиция и прокурорские. Доктор Триаль прибыл и занимается пострадавшим жандармом. Трупы пока снесли в погреб. Луиза, мадам Арно и вдова Прежан по-прежнему сидят взаперти — каждая в своём номере.
— Отлично, Мартен, — оценил Сергей. — Оставайтесь здесь до прибытия помощи. И позовите Фалалеева.
Верный помощник не заставил себя ждать. Возник на пороге, как джин из бутылки.
— Ты вот что, Семён Давыдович, сходи-ка на кухню, — попросил Сергей. — Принеси нам еды какой-нибудь, вина. И папиросы возьми у меня в комнате.
Фалалеев ушёл и вскоре вернулся с целой корзинкой припасов.
— Что-то вы долго беседуете, — озабоченно сказал он. — Может, и я с вами тут побуду? Пригожусь чем-то, а?
— Ничем ты тут не пригодишься, — возразил Сергей, ломая круг колбасы. — Ты лучше иди к Мартену. Поступаешь в его распоряжение. За женщинами присматривайте и вообще…
— Любопытному нос прищемили, — добавил Долгов, вскрывая бутылку. — Только окно сначала открой. Накурили, хоть топор вешай.
Обиженный Фалалеев распахнул окно и удалился. Комната наполнилась свежим воздухом, особенно приятным после ночной грозы. Уже светало. Как следует закусили, выпили по стакану вина. Марешаля тоже не забыли. Руки французу развязали ещё в начале допроса, однако из предосторожности стянули верёвкой грозные ноги.
— Ну, теперь можно и продолжить, — удовлетворённо сказал Долгов, закуривая папиросу.
Марешаль слабо замотал головой.
— У меня уже сил нет, — пробормотал он. — Мне плохо. Дайте отдохнуть хотя бы час-другой.
Действительно, распухшее лицо француза было бледным, и вообще выглядел он плачевно.
— Что думаешь, Борис? — спросил Сергей озабоченно. Откровенно говоря, он и сам падал с ног.
— А пусть отдыхает, — сказал Долгов, зевнув. — И мы немного за компанию, — по очереди. Ещё кое-что спрошу, и пусть отдыхает.
— Что именно? — еле слышно поинтересовался Марешаль. — Я и так вам уже всё рассказал.
— Всё да не всё. Назови-ка ты, дружок, имена ваших старших адептов. И ещё имена ваших персон в министерствах и ведомствах, хотя бы пару десятков. А то рассказываешь про то, про это, и ни одного имени. — Долгов недобро прищурился. — Нехорошо. Непорядок. Назови, а потом отдыхай. Мы с Сергеем Васильевичем, так и быть, тебя на кровать снесём…
Марешаль поднял голову. Его лицо вдруг побагровело, глаза сверкнули прежним блеском, и весь он словно встрепенулся.
— Имён я вам не назову, — бросил с оттенком вызова.
— Здрасьте вам! Это почему же? — удивился Долгов.
— Потому что назвать имена — это подписать людям приговор! За то, что я вам тут рассказал, орден меня приговорит к смерти трижды! Я человек конченый, ну, так тому и быть. А других не выдам.
Долгов поднялся.
— Тебе Сергей Васильевич, должно быть, голову отшиб, — сказал озабоченно. — Ты всерьёз думаешь, что мы из тебя не вытряхнем нужные сведения? На русскую доброту надеешься? Зря. Кончилась доброта, Гастон. Слишком много за тобой трупов. Вы только мне не мешайте, — добавил, обернувшись к Белозёрову.
— И не подумаю, — процедил Сергей, взбешённый сопротивлением негодяя.
Долгов засучил рукава рубашки. Взял со стола револьвер. Подошёл к сидящему на стуле французу.
— Так что, в благородство играть хочешь? — спросил негромко. — Не советую. Ведь больно же будет. Очень-очень. А не поможет — сделаю ещё больнее. И так, пока не поумнеешь.
— Да пошёл ты, merde [43]! — выкрикнул Марешаль.
Долгов нанёс короткий, без замаха, удар рукоятью револьвера в скулу. Но Марешаль перехватил руку, резко её крутнул, и оружие звонко упало на пол. Следом француз сильно толкнул Долгова в грудь. Тот, не удержавшись, с проклятием упал на спину.
Дальше произошло внезапное. Наклонившись, Марешаль одним движением сбросил верёвку с ног. Как такое могло произойти? Плохо связали? Или ухитрился за несколько часов допроса ослабить узлы?
Так или иначе, проклятый француз освободился. И теперь уже выигранная партия вот-вот могла обернуться проигрышем. Ведь Марешаль почти дотянулся до упавшего револьвера.
Почти… Сергей успел раньше. Носком ноги он отшвырнул револьвер в сторону. В следующий миг с разворота, в стиле сават (откуда что берётся? Со страху, что ли?!), от души пнул Марешаля пяткой в грудь. Француз отлетел к окну. А Долгов, уже вскочивший, подобрал револьвер.
— Ну, сука, молись! — гаркнул бешено.
Запрокинув голову, Марешаль издал невнятный звук, — то ли смех, то ли стон. И невероятно ловким прыжком неожиданно выскочил в раскрытое окно. Уже второй раз за последние часы, — натренировался…
Прежде чем остолбеневшие Сергей с Долговым пришли в себя и кинулись следом, за окном раздался глухой звук. Затем вскрик Марешаля. Ещё один звук. Крик оборвался.
Отпихивая друг друга, Сергей с Долговым подбежали к окну и выглянули наружу.
На траве валялся распростёртый Марешаль. А над ним стоял Фалалеев с лопатой в руках.
— Это ты его, Семён? — еле выговорил поражённый Долгов.
Фалалеев потупился.
— Вестимо, — согласился скромно. — Смотрю, француз из окна сиганул. Ну, думаю, плохо дело. Сбежит ведь! Хорошо, рядом лопата у стены торчит. Я её схватил и по голове ахнул. Плашмя, само собой, не убивать же. Тот заорал. Ну, я ещё разок. Француз и улёгся…
— Герой, — выдохнул Сергей с чувством облегчения.
Долгов перегнулся через подоконник.
— А скажи мне, Аника-воин, как же ты этак вовремя под окном очутился? — спросил, щурясь. — Как по заказу, а?
— А что такого? Гулял, — с достоинством ответил Фалалеев.
Долгов расхохотался. Давясь от смеха, повернулся к Сергею.
— Гулял он… Мы его на допрос не пустили, вот он под окном и устроился. Подслушивал!
Сергей кивнул. Конечно, всё так и было. Ну и что?
— Победителей не судят, — напомнил, сам с трудом сдерживаясь от хохота.
— А любопытство, между прочим, не порок, — подытожил героический импресарио и воткнул в землю так славно потрудившуюся лопату.
Покончив с расспросами о парижских достопримечательностях, перешли к главному — выставке. Графиня Строганова зачитала письмо дочери, которая вышла замуж за французского аристократа и жила в Париже. Дочь писала о большом успехе картин русского художника. Сергей аж порозовел — никак не мог привыкнуть к похвалам и комплиментам в свой адрес, коих за многие годы наслушался уже предостаточно.
— Рад за вас, но и удивлён, — заметил Николай Тимофеевич Абросимов. Камергер императорского дворца и один из богатейших людей Петербурга, он слыл знатоком и ценителем живописи. В его коллекции, насчитывавшей десятки полотен, были и картины Белозёрова. — Как ещё оценили…
— Что
