Ознакомительная версия.
— Эй, Хабул, как твоя рана? Плечо не тянет?
— Спасибо, Хайду, что помнишь еще старого Хабула. Все хорошо, слава Вечному Синему Небу. Наверно, Субудэй-багатур, под началом которого я дрался в далекой молодости, сейчас видит меня и просит перед Тенгри хорошей судьбы для своего верного Хабула!
— Тебя, Нацинь, как только вернемся, обещаю женить. Ох, уж погуляю на свадьбе!
— Надо бы вернуться не с пустыми руками, Хайду, — молодой воин просиял улыбкой, — моя невеста любит ткани и сладости, а еще веселый блеск хорошего металла.
— А ты, Бардам, как вернешься, примерно накажи жену. Хочешь, одолжу свою плеть.
— Ой, Хайду, боюсь, что моей Улынь так понравится твоя плеть, что она попросит хлестать ее каждый день, приговаривая: «Ой, вонючий Бардам, неужели сам Хайду тебе дал попользоваться! Видишь, как я ему нравлюсь!»
По рядам воинов покатился дружный смех. И у джихангира немного полегчало на душе. Он вытащил из-за голенища плеть и кинул воину.
— Ты, как всегда, умеешь ответить, Бардам.
— А ты, Хайду, по-прежнему знаешь всех своих воинов поименно и помнишь, где у кого болит. За это и мы тебя чтим.
— Хуцзир, отправь полсотни самых быстрых воинов к стенам Смоленска. Нет. Скачи с ними сам. Я хочу встретиться с человеком в алом плаще.
— Что ты задумал, Хайду? — тысячник подъехал к военачальнику.
— Я хочу поединка, Хуцзир. Мы и так потеряли много воинов. Не хочу больше потерь. Пусть этот собачий сын, сучий выкормыш, выйдет против меня. Я знаю, ты сумеешь договориться об этом.
— Не хочу думать о плохом и, поверь, ничуть не сомневаюсь в твоей доблести, но что, если случится обратное?
— Не случится. Я убью его.
— И все же. Что гласит закон, если войско неприятеля выставляет поединщика?
— Ты имеешь в виду, какая участь ждет осажденный город?
— Именно.
— Закон гласит: если хоть одна стрела выпущена со стороны неприятеля, город должен быть уничтожен и отдан в руки воинов.
— Тогда какой смысл им выставлять поединщика и подвергать опасности вождя? Если ты убьешь его — город будет разграблен и уничтожен. Если он убьет тебя — кто-то из тысячников поведет войско и сокрушит Смоленск. Не вижу, как я должен договариваться и что обещать руссам.
— Не всегда необходимо действовать прямолинейно. Закон тоже нужно уметь приложить к обстоятельствам. Ни вчера, после поражения тысячи Дайчеу, ни сегодня, после ночной вылазки русов, я не хочу равнять Смоленск с землей, а землю посыпать солью. Этот город еще послужит улусу Бату-хана.
— Тогда чего ты хочешь, Хайду? Я перестаю тебя понимать! В обоих случаях по закону город обречен, будешь ли ты убит или останешься в седле. А чтобы вызвать руса на поединок, я должен что-то предложить взамен.
— Пообещай им, если победа будет за мной, мы возьмем тройной ясак и триста рабов, а если я погибну, ты отведешь войско.
— Что-что?! Ты потерял голову, брат мой. Впрочем, надеюсь, это всего лишь уловка. Просто у тебя чешутся руки.
— Нет, это не уловка, Хуцзир. Ты действительно отведешь войско. Бояться тебе нечего. Бату скажешь, что выполнял мой приказ. Я составлю его в письменном виде завтра же. Воины тоже будут благодарны тебе. Ты сохранишь много жизней. У тебя еще недостаточно опыта, чтобы взять приступом город, где воевода — этот человек в алом плаще.
— Но зато у меня достаточно холодная голова и жаркое сердце. Я не буду отводить войско.
— Тогда тебя казнят за невыполнение приказа.
— Кто, позволь узнать?
— Мои нукеры, которым я тоже вручу письменный приказ.
— Твоя душа никогда не обретет покоя в чертогах Вечного Синего Неба. Никогда, Хайду. Тебя проклянут от седьмого колена вниз и до сорокового вверх. Неужели тысяча воинов погибла напрасно? Одумайся, ведь ты без двух лун темник. А голову того пса я лично насажу на копье и привезу на курултай всех ханов Золотой Орды. Ты очень скоро позабудешь о честолюбии и мести. Одумайся, Хайду. Заклинаю тебя Вечным Синим Небом и предками до сотого колена.
— Нет, Хуцзир. И да будет так, как я сказал. Если я умру, ты отведешь войско. Всё. Скачи к урусам и уговори их вождя принять мои условия.
— А если они не согласятся? Ты ведь знаешь, нашу мудрость эти собаки называют коварством. Что, если они не поверят мне, посчитав, что мы просто выманиваем их вождя, а сами все равно ударим, независимо от исхода поединка.
— Поверят, Хуцзир, — Хайду, прищурившись, посмотрел вдаль и дернул повод. — Если не поверят, ты останешься в их лагере. Независимо от того, убьют меня или нет. Твоя жизнь будет залогом того, что монголы не нападут первыми. Что монголы, в случае моего поражения, отойдут под бунчуки Бату-хана, а в случае моей победы Смоленск сохранится. Мы получим дань и уйдем. Я отдам Смоленск на разграбление, только если русы убьют послов, то есть тебя, Хуцзир. Но я не думаю о таком исходе. Это вряд ли.
Перед мысленным взором Хайду выплыло лицо Голяты.
— Воины не простят тебе этого, Хайду. Все ждут не только дани, но и грабежа, красивых женщин, крепких рабов для продаж.
— Думай о своей роли, тысячник! А мои планы оставь мне. Ты будешь в заложниках до тех пор, пока в этом есть необходимость. Я все сказал.
Ордос медленно поплыл над полем, унося хозяина от онемевшего Хуцзира. Хайду не сомневался: тысячник выполнит его приказ, иначе — смерть. Но даже смерть надо заслужить, а тем более — монгольскую. Хуцзир все сделает, как надо. Теперь можно спокойно собраться с мыслями.
На серой линии горизонта показались сначала купола собора, застывшего на холме, а потом и башни кремля. Джихангир чувствовал, что урус повторяться не станет, поэтому шел к городу, не опасаясь увидеть неприятельское войско. Полусотня во главе с Хуцзиром унеслась на переговоры, высоко держа шестихвостое знамя. Спешить некуда. Нужно дождаться ответа.
Хайду поднял правую руку. Войско остановилось. Пусть воины отдыхают. Готовят еду, просушивают возле костров одежду, чинят ичиги, ремонтируют доспехи, правят мечи. Пускай готовятся к битве, которой не будет. У них был плохой день, потом плохая, очень плохая ночь. Поэтому надо дать им отдохнуть.
Этот урус не будет встречать монголов в открытом поле. Он хоть и одержал победу, но прекрасно понял, что второй раз такой удачи не видать. Нанеся значительный урон неприятелю и думая, что пошатнул твердость духа монголов, он должен использовать стены. Интересно, как? Наверняка расположит лучников и пращников на забрале, а пехоту поставит внизу. У него хорошая пехота. Копья такой длины, что испытанные боевые кони шарахаются. Да, а конницу он спрячет за воротами. Вроде горстка конных, а неприятностей при хорошем управлении причинить могут много. Тактика проста и широко известна. Чтобы подойти к стенам, придется вначале драться в пешем строю с русской ратью, а в таком бою один урус стоит пяти монголов. Но этот воевода наверняка выкинет что-нибудь похлеще того, что первым приходит на ум. Что там говорил тщеславец Хуцзир: воины, мол, хотят грабежа, красивых женщин, крепких рабов. Красивых женщин, хм! Хайду прикрыл глаза и мысленно перенесся на двадцать два года назад.
Ознакомительная версия.
