– Посмотрим, что еще я могу рассказать тебе о Лукулле? – он задумался на мгновение, затем озорной блеск снова сверкнул в его глазах. – Ну, раз уж ты не хочешь обсуждать мою последнюю волю, то давай поговорим о последней воле Лукулла. Не думаю, что эта тема поднималась во время разговора?
– Завещание Лукулла? Нет.
– Естественно, хотя у всех на уме была одна вещь, о которой никто не упомянул!
– Расскажи мне об этом.
– Судя по всему, очень долго Лукулл не составлял завещание; он один из тех людей, которые считали, что будут жить вечно. Но только в прошлом месяце он составил завещание и отдал копию на хранение весталкам. Когда богач, вроде Лукулла, пишет завещание, это уже новость.
– И, как ты только умудряешься быть в курсе подобных новостей? И что в том завещании? – я удивленно покачал головой. Как удавалось Луцию Клавдию, не покидающему своего дома, так много знать о тайной жизни города?
– Что ж, в нем всего лишь то, чего и следовало ожидать, особых сюрпризов нет. Главным наследником утвердили его любимого младшего брата Марка, и его также назвали опекуном сына Лукулла, если ребенок, которого ждет Серивилия, будет мальчиком; если родится дочь, то ребенок останется на попечение матери и ее семьи, то есть ее дяди Катона, я полагаю.
Я кивнул: мое предположение о беременности Сервилии оказалось верным.
– А Сервилия? Что скажешь о ней?
– Ах! Как ты, возможно, помнишь, последний брак Лукулла закончился скандальным разводом. Говорят, он выбрал не ту Клодию, будто другая оказалась бы правильной! – Луций Клавдий рассмеялся этой своей маленькой шутке: каждая из трех сестер Клодия прославилась тем, что ни во что не ставила своего мужа. – В настоящее время Лукулл все еще без ума от Сервилии, особенно с тех пор, как она должна подарить ему ребенка. Но Лукулл осторожен: однажды он обжегся и все такое. Говорят, что в завещании есть всевозможные поправки о том, что Сервилия не получит ни сестерция, если с ее стороны будет замечен хоть малейший намек на неверность.
– Такое уже было?
Луций Клавдий приподнял бровь.
– Когда она была моложе, за ней всякое замечали.
– Мало ли что было в молодости. Это ни о чем не говорит.
– Возможно. Но ты видел эту женщину своими глазами. Если она действительно хочет порыбачить, у нее есть все необходимые наживки.
– Она не в моем вкусе, но я верю тебе на слово. Любопытно, что Сервилия так отличается от своего брата. Катон такой чопорный, такой порядочный.
Люций Клавдий засмеялся.
– Во-первых, они всего лишь сводные брат и сестра; возможно, Сервилия унаследовала свою неукротимую черту от своего отца. И ты знаешь, что они говорят: «одного стоика в семье более чем достаточно!»
Я кивнул.
– Ну, раз уж мы заговорили о Катоне, то он что, тоже в завещании, помимо роли опекуна своей предполагаемой племянницы?
– О, да, для него предусмотрены довольно щедрые выплаты. Ведь, Катон сыграл важную роль в продвижении предложения о триумфе Лукулла, и Лукулл благодарен ему за это. Эти двое стали верными союзниками в Сенате; новые Близнецы, как некоторые их называют.
– Несмотря на различие в философских взглядах?
– Противоположности притягиваются. Посмотри на нас с тобой, Гордиан. Могли ли два римлянина быть более разными? Но я всё-таки решил сделать тебя наследником моей этрусской фермы.
– Перестань шутить, Луций! Твоя ферма была бы для меня бесполезна, за исключением, может быть, прекрасного вина, которое выращивают на твоих виноградниках, - чашу которого я с радостью выпью прямо сейчас. – Луций хлопнул в ладоши; сразу пришел раб и наполнил мою чашу. – А что насчет Цицерона?
Луций кивнул.
– Он также назван в завещании и довольно таки щедро отмечен. И только Юпитер знает, откуда он взял бы деньги, в том числе на финансирование своей кампании за консульство в этом году! На самом деле, это скандал, насколько дорого стало баллотироваться на такую должность. Цицерон уже был вынужден просить взаймы; он в долгу не только перед Лукуллом, но и перед несколькими другими своими богатыми друзьями.
Я кивнул.
– А что скажешь о трех А, - небольшой группе греческих товарищей Лукулла?
– Все они названы в завещании в благодарность за многолетнюю верность и вдохновение.
Я задумался на мгновение.
– Дай мне разобраться в том, что ты только что мне сказал, Луций: Лукулл только недавно составил завещание, и все, кто ужинал с ним вчера, кроме меня, получат огромную выгоду от его кончины?
Луций нахмурился.
– Лукулл что, в опасности? Ему угрожали? Я думал, он позвал тебя туда, чтобы узнать об одном из своих садовников, одноглазом рабе, который, как считает Лукулл, является беглым предателем Варием.
– Да, а это был всего лишь повод посоветоваться со мной. Лукулл полностью уверен в его личности.
– Возможно ли такое?
– Нет. Мото не может быть Варием. Во-первых, у него отсутствующий не тот глаз!
– Ты уверен в этом?
– Да. Только вчера Цицерон напомнил мне, что Серторий потерял глаз с одной стороны, а его соотечественник Варий - с другой; как выразился Цицерон, у них был полный набор глаз, как у одного человека. Я знаю, что у Сертория отсутствовал правый глаз. Я однажды сам встречался с ним, и отсюда следует, что у Вария не хватало левого глаза, как утверждает сам Лукулл. Однако у садовника Мото отсутствует правый глаз, и поэтому он не может быть Варием. Самое странное то, что Лукулл знает это, но все же убежден, что Мото и есть Варий!
– Как ты думаешь, Лукулл мог стать жертвой какой-то тщательно продуманной мистификации?
– С какой целью?
– Возможно, кто-то намеренно пытается сбить его с толку, заставить усомниться в его здравомыслии, довести до самоубийства. Это может показаться надуманным, но разве мы не видели даже более изощренные и возмутительные интриги, Гордиан, особенно если учесть, что на кон поставлены все деньги и поместье Лукулла?
Я покачал головой.
– Нет, это заблуждение возникло в собственном уме Лукулла, никто ему этого не подсказывал
– Я полагаю, ты заглянул в прошлое Мото?
– Конечно. Подальшн от Лукулла и других гостей я подробно расспросил раба; если он не носитель греческого языка, для которого латынь является вторым языком, то он отличный актер, даже лучше, чем знаменитый Росций! Я также расспросил агента Лукулла: человека, который купил Мото в Афинах с особой целью привезти его в Рим, чтобы он ухаживал за розами Лукулла. Мото родился рабом и всю свою жизнь был рабом. Он начинал как полевой рабочий у какого-то богатого афинянина, но благодаря способностям и упорному труду он, в конце концов, стал классным садовником. Нет причин думать, что он кто-то другой. Бедный парень!
