Ознакомительная версия.
Давно уже этот домик, принадлежавший прежде, как надобно предполагать, кому-нибудь из эмигрантов, не имел у себя других жителей, кроме этих. Но вот уже около трех лет в нем уединенно жили две дамы. Когда случалось им выходить, то костюм их бывал так прост, что, конечно, не мог привлечь к себе ничьего внимания. Одна из них была молода и хороша собой, другая пожилая и болезненная: то были, без сомнения, мать и дочь. Горничная, скромная, как и госпожи ее, вместе с садовницей составляли всю их комнатную прислугу. Никто не посещал отшельниц, кроме одного молодого человека, постоянно одетого в черное и ежедневно приходившего к ним из Шартра, часа на два. Вечером после жаркого дня их можно было встретить где-нибудь на тропинке в окрестных полях, но большей частью они довольствовались своим садиком, содержимым в большом порядке и наполненном цветами.
Часто тогда приходили они в маленький павильон, расположенный на краю дороги, читали тут, разговаривали, работали, и постоянно опущенные шторы скрывали их от проходящих, и разве только тихое щебетанье их голосов, порой серебристый взрыв смеха молодой девушки обнаруживали их присутствие.
Читатель, вероятно, узнал уже в этих незнакомках маркизу и ее дочь.
Домик в Сант Марисе принадлежал хлебному поставщику Леру, теперь одному из богатейших поставщиков республиканских армий. Только что смуты немного утихли, он поселил в нем родственниц Даниэля и через своих знакомых выхлопотал, чтобы их уже более не беспокоили.
Тишина, довольство и спокойствие этой жизни не могли не подействовать благотворно на мать и дочь. Здоровье мадемуазель Меревиль поправилось, ее прежняя свежесть и веселость вернулись к ней, и юные силы молодости выжили постепенно из памяти страшные картины прошлого, оттого-то и слышался порой с дороги ее звонкий смех. Даже помешательство маркизы почти совершенно прошло; внимательный уход дочери и спокойствие духа, казалось, победили это временное расстройство ее умственных способностей, бывшее следствием сильных душевных потрясений. Единственными остатками болезни в ней были постоянная лихорадочная деятельность и грустное, раздражительное настроение духа, которое даже игривой веселости и стараниям дочери не всегда удавалось рассеять.
День, о котором мы говорим, был ясный, осенний, и на вилле Сант Марис, казалось, был какой-то праздник; в самом же деле надобно было собрать виноград с крытой аллеи, проходившей через сад, и для этого торжества все обитатели виллы собрались вместе, одна только мадам де Меревиль отказалась разделить общую радость и веселье. Сидя в беседке она внимательно читала только что полученные ею утром письма. Сквозь отворенную дверь ей были видны сборщицы винограда, и их веселый смех часто долетал до нее, но, углубленная в чтение, она не обращала ни на что внимания.
Зато Мария предавалась своей радости. В легком светлом пеньюаре, с ножницами в руках, она старалась отнимать лучшие спелые ветки у своей горничной. Смуглая же, бойкая, хитренькая Жанета делала нарочно вид, будто оспаривает у барышни вкусные трофеи, в сущности же срезая только зеленевшие уже и дозрелые. Соперничество это чрезвычайно забавляло молодых девушек, и они от души хохотали, лакомясь в то же время самыми зрелыми ягодками.
Немного подалее от них Жан-Пьер Филимон, огородник той местности, взгромоздясь на такую старую и рассохшуюся лестницу, как и он сам, усердно с молодежью собирал виноград и бросал кисти в большую корзинку, которую держала перед ним его старая подруга. Большая дворовая собака с железными иглами на своем ошейнике беззаботно гуляла среди работающих. Картина эта, освещенная теплым лучом осеннего солнца, была так хороша, что невольно должна была вызвать улыбку у самого задумчивого и озабоченного человека. Молодежь и старики так увлеклись своим занятием, что никто не слыхал, как отворилась наружная решетка, не услышали даже шагов пришедшего гостя. Вдруг среди них очутился молодой человек, одетый с головы до ног в черное, единственный посетитель, принимаемый меревильскими дамами. Конечно, читатель догадался уже, что это был Даниэль Ладранж. Первая его увидела Жанета и была так поражена, что уронила, не донеся до рта, красненькую ягодку.
– Матерь Божия! Как вы попали сюда, гражданин Ладранж?
– Очень просто, в дверь, которая у вас, у ветреной головы, не была заперта на ключ, несмотря на все мои просьбы не оставлять ее незапертой. Но уж сегодня у меня недостает духу браниться, к тому же и предосторожности эти становятся уже менее нужны.
Услыхав голоса, Мария обернулась.
– Кузен Даниэль, – вскрикнула она, покраснев от радости. – Ну! Даниэль, ведь вы, конечно, поможете нам собирать виноград? Идите, идите же сюда, только смотрите, не раздавите мне эти великолепные кисти, потому что я хочу их сберечь для мамы.
И говоря это, она сунула корзинку, наполовину уже наполненную виноградом, в руки брату. Обычная серьезность Даниэля казалась уничтоженной перед таким оживлением, и она уж хотела снова приняться за дело, когда он, с видимым замешательством, но все еще не смея отделаться от врученной ему молодой девушкой корзинки, сказал ей:
– Я вас попрошу извинить меня, милая Мария, у меня сегодня есть нечто важное сообщить вам, а мне нельзя долго оставаться здесь… мадам де Меревиль?
– Мама там, в павильоне, хотите видеть ее?
– Сейчас! Но прежде мне хотелось бы переговорить с вами!
– Со мной? Боже милостивый! Что у вас такое?
– Много чего у меня есть; важная новость!
– Пойдемте же! Мы там усядемся в сиреневой беседке. Любопытство мучает меня. Но, прежде чем мы пойдем, ответьте только одно: привезенная вами новость хорошая или худая?
– Очень хорошая для меня и для всех тех, кто меня любит.
– Благодарю, но по вашему серьезному лицу, Даниэль, я предполагала бы совершенно противное. Теперь вы можете здесь оставить эту корзинку и пойдем в беседку.
Даниэль поспешил освободиться от своей ноши, и они направились к маленькой рощице. Мария села на каменную скамейку.
– Только, пожалуйста, не мучьте меня долго, – начала она опять со своей всегдашней живостью; мама, конечно, знает, что вы здесь, и может обидеться, что вы долго не являетесь к ней, а вы знаете, как она строга в этикете.
– И главное, что она особенно строга в отношении меня, Мария. Ее видимая холодность все более и более огорчает меня, потому-то я сильно боюсь, что наконец и вы переменитесь и будете разделять ее предубеждения против меня, и вот именно об этом-то теперь я и хотел говорить с вами.
Мария захохотала.
– Как, и только из этого? – продолжала она насмешливо. – Вы помешали нашему веселью, прервали нашу работу? В этом-то только и заключается ваша важная новость? Право, Даниэль, я хочу подать вам добрый совет. Профессия адвоката, за которую вы взялись опять в Шартре, привычка говорить постоянно на трибуне придает вашим манерам и вашим словам что-то театральное и странное.
Ознакомительная версия.
