Дагда пришла к старцу чуть свет, но у коновязи были уже привязаны две лошади и один ослик, значит, у пророка с самого ранья просят помощи заезжее люди. Войдя во двор, Дагда увидела их. Все трое кланялись старцу, видимо, он уже смог оказать какую-то помощь и отпустил гостей.
Взгляд Тарушаспы остановился на вновь пришедшей. Женщина стояла пред ним в тёмно-зелёном сарафане, отороченном золотым шитьём, и белой шёлковой рубахе с широкими рукавами, схваченными по кистям витыми шнурками. На голове у неё красовался кокошник, значит, замужняя. Но пришла одна, без своей половины. А когда женщина приходит одна к старцу за советом или помощью, то у неё какие-то свои чисто женские секреты, которые живому мужу знать ненадобно.
Так и получилось. Выслушав Дагду, Тарушаспа потеребил бороду, соображая как лучше преподнести женщине открывшееся перед ней будущее. Что ей была благая весть о младенце — это хорошо, даже очень, потому что Богом отмеченные дети вырастают и становятся вершителями мира.
Младенец был непростой, Тарушаспа не сомневался ни на секунду, но как сказать матери, что ещё нерождённому дитяти отпущены многие и долгие жизненные испытания? Может быть, Мать Сыра Земля и царство Десяти Городов, никогда в будущем не будут иметь такого подарка от Бога. Но как этот подарок принять, уберечь от встречных бурь, от гнева Перуна и надо ли?..
Этого старец пока не знал сам, потому как не мог определить цели своего собственного существования в этом мире: да, он Пророк, да, многое ему открыто, да, во многих делах он может помочь людям, а надо ли? Этот вопрос постоянно мучил Тарушаспу, потому что знал он — место человека в окружающем мире, надо сказать, не такое уж завидное. И когда видел, как человек пытается подмять под себя окружающих, превратив их в рабов, чтобы стать пусть маленьким и злобным, но всё же владыкой, Пророк жалел, что пришёл на этот свет, потому как не мог избавить несчастных от самозваного царя, а самозванца излечить от тяжкой болезни зависти и себялюбия.
Тарушаспа постоял какое-то время в молитвенной позе оранты, подняв обе руки к небу с повёрнутыми наружу ладонями. Как Проповеднику, ему было известно многое, и многое он постигал именно в такой молитвенной позе.
— Радуйся, Дагда, — сказал он. — Тебе послана истинно благая весть. Светлый Сварог не забывает нашу страну и нас, грешных. Радуйся, твой ребёнок будет Великим мужем. Ему суждено обращать заблудших к свету, оберегать страждущих и усмирять жадных. Когда-то он станет настоящим орудием Бога в борьбе с Кащеем Трипетовичем и его дасу-демонами. Но прежде младенцу очень много придётся претерпеть бед от своих врагов, которые станут и твоими.
О, как его слова были точны, правильны и пронзали прозрачное будущее, как стрела, выпущенная метким охотником в цель. Младенец Арджаспа, едва появившись на свет, залился громким и радостным смехом. Это так поразило бабок-повитух, что они, омыв ребёнка, запеленав и вручив матери, быстренько убрались из дома.
Мать почувствовала исходящую из тельца ребёнка тёплую энергию, а когда попыталась погладить его по голове, то пульсирующий мощный мозг малыша отталкивал даже не чужую ему руку. Через несколько недель мальчик начал уже ползать, да так шустро, что матери приходилось искать его по всем закоулкам в доме.
Дагда начала постепенно привыкать к стремительному развитию сына, но однажды, обыскав весь дом, не обнаружила его нигде. Не нашёл ребёнка и отец. Порушаспа, в отличие от жены, стал деловито шаг за шагом обшаривать весь дом, начиная с чердака и до глубокого подвала. Но тщетно — запропастившегося мальчугана не было нигде.
Выручила собака. Пёс давно уже пытался обратить на себя внимание хозяев, а те, занятые поисками пропавшего ребёнка, не обращали на собаку никакого внимания. Лишь теперь Порушаспа заметил пса, рвущегося с цепи и заливающегося истошным лаем. Как будто тот на своём собачьем языке хотел сообщить нечто тайное, известное только ему.
Порушаспа расстегнул ошейник и пёс, радуясь свободе, понёсся к видневшемуся невдалеке лесу. Потом так же стремительно вернулся, обежал вокруг хозяина и помчался снова в лес. Мужчина озадаченно нахмурился: собака, будто зовёт куда-то? То же самое случилось в третий раз: пёс вернулся, покрутился у ног хозяина и рванул к лесу.
— Смотри, — потянула мужа за рукав Дагда, — пёс нам хочет что-то сообщить. Может быть, у нашего мальчика хватило сил уползти в лес?
Оставив без ответа невероятную догадку жены, Порушаспа не говоря ни слова пошёл за псом. А тот, радуясь понятливости хозяина, побежал по лесной тропинке, уходящей вглубь леса. Дагда тоже бросилась следом, ибо какой бы удивительный ни родился мальчик, но это её ребёнок! Её чадо! Её маленькое продолжение в этом безумном мире!
Конечно, и Порушаспа приложил кой-какие усилия, но что с мужика взять? Он же никогда не сможет понять, как выносить человека за тридцать восемь недель! С какими муками пускать его в этот мир и услышать его крик, то есть смех! Ведь радостного смеха Арджаспы испугались даже повитухи, а он просто радовался своему рождению и весело приветствовал мир, где всё-таки очутился.
Наконец, тропинка стала шире, и Порушаспа выскочил на поляну. Выскочил и остановился как вкопанный: перед ним в нескольких метрах корчился в предсмертных судорогах приведший их сюда пёс. А дальше, в центре поляны, был сложен костёр из заботливо напиленных брёвен. Сверху разгорающегося кострища был набросан лапник, из-под которого в одном месте выглядывала ножка ребёнка.
— Подожди, Дагда, — остановил Порушаспа подоспевшую жену. — Нашего мальчика украли дасу-демоны и собираются сжечь его живьём.
— Господи! — завопила женщина и рванулась на поляну.
Порушаспа чудом успел ухватить жену за ворот, бросившуюся к разгорающемуся кострищу. Но даже ему не хватило бы сил удержать Дагду. Просто у него вовремя нашлись слова, остановившие женщину. Порушаспа оттащил её, усадил на кочку, покрытую мхом, и приказал:
— Сиди, женщина! Не шевелись!.. Нашего мальчика похитил Ази Дахака, злобный дасу-демон властителя царства тьмы, страхов, пожарищ и ненависти. С ним надо воевать иначе. Молчи и не смей пока кидаться к кострищу. Мальчику нашему не поможешь, да и сама сгоришь.
Порушаспа отошёл от неё, а Дагда осталась послушно сидеть на кочке, поджав под себя ноги. Она и раньше слышала, что демон Ази Дахака ворует младенцев, особенно необыкновенных, складывает либо в пустыне, либо в лесу алтарь из наколотых дров и приносит жертву Индрику-Зверю и Ахриману.
Муж отвёл её подальше от заговорённого алтаря, увидев, как собака, приведшая их сюда, корчится в предсмертных муках, словно напоровшись на что-то острое, пронзившее её до самого сердца. Пёс нашёл дорогу, но поплатился за это собственной жизнью, показав тем самым, что путь к разгоравшемуся алтарю закрыт. А поленья демон заготовил хорошие, и огонь уже жадно облизывал всю поленницу. Не затронутым пламенем онгона [46] остался только лапник, набросанный сверху, под которым находился ребёнок.
