Янычары же бросаются к тому месту, где сломана стена, и, приступив к разрушенному месту, молча ожидают момента, пока не начнется день. И тогда же прежде всего пушкари начинают стрелять из всех пушек. После стрельбы из пушек янычары очень быстро взбираются на стену, так как в это время горожане отступают перед частой стрельбой из пушек».
Рафаэла Льюис в своей работе «Османская Турция» так описывает процесс отлития пушек турками в Стамбуле: «В Топхане располагался большой завод по литью пушек, где производили орудия тяжелой артиллерии для султанской армии. В день, когда намечалось отлить пушку, собирались вместе главный мастер артиллерии, главный инспектор, имам и муэдзин при заводе, хронометрист, мастер, десятник и литейщики. Обращаясь к Аллаху, в топку бросали бревна, чтобы начать процесс литья. Через 24 часа литейщики и истопники раздевались так, что на них оставались одни шлепанцы, на голову натягивали шапку по самые глаза и пару нарукавников из толстой плотной ткани. Присутствовали также 40 шейхов и визирей, включая главного визиря и шейх-уль-ислама. Других лиц в место литья не допускали из опасений сглаза. На всем протяжении процесса литья визири и шейхи беспрерывно повторяли: „Нет мощи и силы, кроме Аллаха“. Под эти заклинания мастер-литейщик бросал центнеры олова в медный котел. В самый ответственный момент главный литейщик приглашал визирей и шейхов бросать в котел монеты в качестве пожертвований „во имя истинной веры“. Металл перемешивали с золотыми и серебряными монетами длинными металлическими шестами. Кипение металлической массы означало, что компоненты металла сплавились, в топку добавляли дров, после чего наступал решающий момент. Все присутствовавшие вставали, а хронометрист предупреждал, что через полчаса откроют задвижку печи. Этой операции предшествовали горячие молитвенные пожелания успеха; когда же проходило полчаса, по сигналу хронометриста и под повторение возгласов „Аллах, Аллах“ главный литейщик и мастер открывали железными крюками задвижку. Раскаленный металл устремлялся по желобам, ведшим к литейным формам. В это время визири и шейхи, одетые в белые рубахи, приносили в жертву по обеим сторонам печи 40–50 баранов, специально доставленных для этой цели. Для заполнения самой большой литейной формы, изготовленной из глины, добытой в маленькой деревушке Шахрияр на Босфоре, требовалось полчаса. После заполнения формы поток расплавленного металла останавливали нагромождением маслянистой глины и направляли в следующую форму под сопровождение новых молитв. Если плавка завершалась успешно, не происходило несчастных случаев, часто ее омрачавших, произносились благодарственные молитвы, выплачивали премии, распределялись в награду 70 комплектов одежды, происходило всеобщее празднество».
Великий магистр Жак де Мийи (правил в 1454–1461 гг.) первым начал строить вокруг старых башен многоугольные бастионы, учитывая опыт константинопольской осады и верно рассчитывая на скорое нашествие турок: посольство иоаннитов, отправленное к победоносному султану в числе посольств от иных окрестных христианских государств – Трапезунда, Мореи, Мингрелии и различных Эгейских островов, в отличие от всех прочих, от лица Родоса отказалось стать вассалом и данником Мехмеда. Было очевидно, что новоявленный владыка Константинополя вряд ли это потерпит и простит. Так оно и получилось – султан в ярости поклялся покарать Родос и в качестве предупреждения послал 30 галер с десантом, опустошившим многие орденские острова, но получившим отпор на самом Родосе. Год спустя он послал из Галлиполи на Родос флот из 180 кораблей, однако, разорив Кос, турецкий флот, подойдя к столице острова Родос и видя ее готовой к отпору с собранным в гавани военным флотом, не решился осуществить нападение и отправился разорять Кос. Отняв у госпитальеров острова Сими, Нисирос и Кос, а у генуэзцев – Хиос, Мехмед довольно осложнил существование иоаннитов, но пока Завоевателю было не до них – он воевал в Сербии, Греции, Малой Азии… Пал последний осколок Византии – Трапезундская империя… Константин из Островицы приводит следующий интересный эпизод в своих мемуарах, характеризующий завоевательную политику Мехмеда: «Султан велел принести большой ковер и расстелить его, посередине положил яблоко и загадал им такую загадку: „Может ли кто-нибудь из вас взять это яблоко, не ступая на ковер?“ И они рассуждали между собой, думая, как взять это яблоко, не ступая на ковер, и как это может быть. И никто из них не постиг этой шутки. И султан, сам подойдя к ковру, взял обеими руками край ковра и скатывал его перед собой и шел за ним, пока не достиг яблока, а затем раскатал ковер, как он и был, и сказал вельможам: „Лучше гяуров теснить понемногу, нежели углубляться в их землю“». Рыцарям посчастливилось потратить годы мехмедовых завоеваний на укрепления своих замков и крепостей, однако их кипучая деятельность по-прежнему проявляла себя в довольно скользких предприятиях, вряд ли нужных христианскому миру. В частности, захват трех венецианских галер в 1464 г., зафрахтованных маврами и плывущих из Александрии в Тунис по торговым делам, привел к появлению в родосской гавани 36 венецианских кораблей, начавших разорять остров до тех пор, пока Великий магистр не выплатил контрибуцию; при этом враги нарочно уничтожили сады Великого магистра и его личный замок Вилла Нова. При Великом магистре Джованни Орсини (правил в 1467–1476 гг.) родосцы помогали тем же венецианцам взять у турок Атталию в отместку за резню на Негропонте (Эвбее), правда, безуспешно. Известный русский путешественник и писатель XIX в. А. С. Норов, побывав в Атталии, оставил нам в своем труде «Путешествие к семи церквам Апокалипсиса» следующую зарисовку тех давних событий: когда венецианцы пытались прорваться в атталийскую гавань, разбивая ядрами перегораживавшую ее цепь, «…одна славянка, находившаяся в продолжительном рабстве у мусульман, видя, что усилия христиан при атаке города ослабевают, появилась на одной из башен и, ободряя христиан громким воззванием, низверглась на глазах своих врагов с высоты башни и разбилась на каменистом береге». Потерпев неудачу, союзный флот опустошил открытую местность близ Атталии и вернулся на Родос.
Другое авантюрное предприятие иоаннитов привело их к косвенной конфронтации с мамлюкским Египтом. Речь идет о кипрской гражданской войне, последовавшей после смерти короля Иоанна Второго (1414–1458 гг., правил с 1432 г.). Сначала, впрочем, надо рассказать о второй жене короля Иоанна, Елене Палеолог, дочери морейского деспота Феодора и племяннице последнего византийского императора Константина Одиннадцатого (1404–1453 гг., правил с 1449 г.), на которой кипрский король женился в 1435 г. Эта властная женщина, ревностная православная христианка, хотела «оправославить» Кипр, находившийся под властью латинских королей и прелатов, и сначала использовала своего слабохарактерного мужа в качестве орудия собственных замыслов. Она отказала римскому папе в праве назначать архиепископа Никосии и назначила им… 15-летнего внебрачного сына своего супруга, Иакова, для того чтобы таким путем лишить его возможности завести потомство и оспорить права на кипрский престол у дочери
