Сам по себе этот рассказ для ее работы значения не имел. Он не содержал ничего, что приближало бы Аржанову к разгадке «Секрет чертежника». Но он свидетельствовал о доверии, которое испытывает инженер-майор к брату и сестре Кухарским. Потому Анастасия слушала француза с повышенным вниманием. Она стала его расспрашивать, конечно, не о проектах, связанных с фортификацией, а про жизнь его семьи в Марселе, про родителей, про братьев и сестер. Лафит Клаве отвечал охотно. Занятые оживленным разговором, они не заметили, как подошли к беседке.
Там слуги уже сервировали «походный завтрак»: жирные восточные сладости вроде пахлавы и рахат-лукума, для дам – оранжад и шербет, для господ – вино и ром. Обе супружеские пары – Дюллар и Жантиль – добрались до беседки раньше и теперь ожидали Кухарских и Лафита Клаве. Инженер-майор сел рядом с Анастасией и принялся ухаживать за сестрой своего подчиненного, пожалуй, чересчур демонстративно. То он уговаривал ее пить не оранжад, а вино, то подавал ей на тарелке самый большой кусок пахлавы, то беззлобно подшучивал над ее акцентом, впрочем, почти незаметным.
Остальные, улыбаясь, наблюдали за этим спектаклем. Один Анджей не смеялся и смотрел в сторону. Однако осадить начальника польский дворянин не решался. Он лишь подливал в свою кружку ром снова и снова.
Темой общей беседы служила подготовка к празднику в честь дня рождения короля. Госпожа Дюллар предлагала собственными силами поставить комедию Мольера «Мизантроп». Жена «бальи» неплохо знала текст пьесы и вдруг с чувством процитировала наизусть один из монологов главного героя, Альцеста:
«Нет! Я не выношу презренной той методы,
Которой держатся рабы толпы и моды,
И ненавижу я кривлянья болтунов.
Шутов напыщенных, что не жалея слов,
Объятий суетных и пошлостей любезных,
И всяких громких фраз приятно-бесполезных,
Друг друга превзойти в любезности спешат.
Где честный человек, не разберу, где фат.
Какая ж польза в том, когда вам „друг сердечный”»
Клянется в верности, в любви и дружбе вечной,
Расхваливает вас, а сам бежит потом
И так же носится со всяким наглецом,
На торжище несет любовь и уваженье?..»[14]
Николь Дюллар аплодировали дружно. Инженер-майор тотчас заявил, что готов сыграть Альцеста, если мадмуазель Кухарская выйдет на сцену в роли Селимены, его возлюбленной.
Между тем солнце клонилось к западу. Тени от деревьев удлинились и легли на траву косо. Воздух, напоенный морской свежестью и запахом смолы, как будто загустел. Пора было собираться в обратную дорогу, и тут выяснилось, что пан Анджей выпил слишком много рому. Инженер-лейтенант с трудом доковылял до деревенской пристани и в лодке задремал. Прибывши в Галату, путешественники расстались, преисполненные симпатией друг к другу. Но Кухарского пришлось сопровождать до дома самому Клаве.
Когда польский дворянин увидел перед собой корнета Чернозуба и унтер-офицера Прокофьева в рубахах с закатанными рукавами, он схватился за косяк двери и вполне отчетливо произнес:
– Н-не н-надо!
– Никто не будет вас бить, Анджей, – хмуро сказала Аржанова. – Идите в ванную комнату и хотя бы умойтесь холодной водой. Я хочу с вами поговорить.
– Я т-тоже х-хочу… П-поговорить…
– Вот и хорошо. Ступайте.
– Л-ладно, – кивнул он ей издалека.
Кухарский, конечно, являлся ценной находкой секретной канцелярии Ее Величества. Но теперь его участие в конфиденциальной операции практически завершилось. Он вывел «Флору» на Лафита Клаве и обеспечил ее легализацию во французской колонии в Константинополе-Стамбуле. Однако его слабость к алкоголю и не совсем понятное поведение внушали Анастасии сильную тревогу. Она думала, что шляхтич может выйти из-под контроля в любую минуту. А ведь он еще нужен потому, что служит прикрытием для ее деятельности в Галате. Ссориться с ним нельзя, но как-то удерживать в повиновении придется.
Кухарский вошел в комнату «сестры Ванды» твердой походкой. Длинные, распущенные по плечам его каштановые волосы были влажными, ворот рубашки расстегнут. Он поклонился курской дворянке, и она жестом предложила ему сесть.
– Анджей, вам не следует так много пить, особенно – в присутствии полковника Дюллара и инженер-майора Клаве, – сказала Аржанова.
– А вам можно напропалую любезничать с этим хамом и наглецом? – ответил он вопросом на вопрос.
– Кого вы имеете в виду? – удивилась Анастасия.
– Лафита Клаве, естественно.
– Это – мое задание, дорогой брат.
– Значит, кроме распоряжений начальства, вы тут ничем не руководствуетесь?
– Абсолютно, – она задумчиво смотрела на инженер-лейтенанта.
– Тогда почему, ну почему я вам не нравлюсь, ваше сиятельство?! – пылко воскликнул Кухарский и встал перед курской дворянкой на одно колено.
– Мне кажется, вы забываете, что я замужем и у меня двое детей.
– Ах, этот ваш супруг! – небрежно взмахнул рукой пан Анджей. – Он находится очень далеко отсюда… Неужели вы до сих пор не соскучились по мужским ласкам, по страстным объятиям в постели, согретой теплом двух тел?
– Вы говорите о своих ласках? – серьезно спросила его Аржанова.
– Разумеется! – он прижал к губам ее руку.
– Нет, сегодня не получится.
– Почему? – тупо спросил Кухарский.
– У меня – обычное женское недомогание.
– Да-а?! – ошеломленный такой невероятной откровенностью, польский дворянин вскочил на ноги и заметался по комнате, как укушенный. Получалось, что она дает ему шанс.
– Вижу, вам действительно невмоготу, милый Анджей, – участливо сказала Анастасия. – Знаете, по соседству с Галатой, в Пере, есть дорогой публичный дом. Там работают итальянки. Возьмите эти сто пиастров и выберите себе самую красивую и молодую девушку. Корнет Чернозуб проводит вас. Время еще не позднее…
Если кто и действовал Кухарскому на нервы больше других в их группе, то это казак из Полтавской губернии Остап Чернозуб. Вечно чудилась польскому дворянину в его глазах хитрая хохляцкая усмешка над ясновельможными панами, некогда поработившими Украину, да нынче лишенными былых привилегий, земель, доходов. Но по улице Перы, ведущей к дому с красными фонарями, доблестный кирасир шагал рядом и добродушно улыбался. Вероятно, он тоже получил от княгини Мещерской сто пиастров на красивых женщин.
