Ознакомительная версия.
Князь Александр скрылся в шатре, и снова потекли неимоверно долгие и страшные минуты. Выйдет ли, что ему скажет Батый? И главное для меня – увидел ли стрелу и понял ли, от кого она? Конечно, понял, только чем это обернется? Может, мы зря рискнули отправить стрелу с дарами Невского, лучше было бы послать ее отдельно, чтобы не подставлять под возможный удар князя?
Нет, пока князь Александр выйдет, я успею поседеть, и никакой деготь не справится потом с этой сединой. Разве можно так нервничать? Вятич сказал бы, что теряю энергию со страшной силой. Но не терять никак не получалось, все же в шатре у Батыя князь Александр и его жизнь в опасности!
Невского не заставили кланяться идолам или прыгать через пламя костров, а просто пройти между ними не слишком оскорбительно. Но когда входил в шатер, советник тихонько подсказал:
– Надо четырежды пасть ниц перед Саин-ханом, так положено.
Ладно, это перетерпим, в конце концов, мы тоже любим поясные поклоны. Невский поклонился как положено, то есть четырежды опускался с корточек почти в положение лежа и возвращался обратно. Хан остался доволен, но особо за тем, чтобы князь распростерся ниц, не следил. Его явно интересовало что-то другое.
– Почему долго не шел? Почему в Каракорум не едешь, когда тебя зовут?
Голубые глаза князя твердо глянули в карие глаза хана:
– Мой город никто не завоевывал…
У Батыя во взгляде появился стальной блеск, это было мгновение, когда жизнь князя висела на волоске и без послания со стрелой и пайцзой. Но Невский успел продолжить раньше, чем хан отдал какой-либо приказ.
– …вот в Каракорум и не ехал. А с тобой, хан, хочу жить в мире, потому пришел не по требованию, а по своей воле.
В юрте повисло напряженное молчание. Пара советников из тех, кто терпеть не мог урусов вообще и вот этого заносчивого коназа, не желавшего лизать подошвы монгольских темников и оставшегося непокоренным, тем более, уже мысленно потирали руки, предвидя жуткую смерть наглеца. Другие, кому вопреки его непокорности коназ нравился, сокрушенно подумали о том, что молодой уруский правитель по неразумности слишком горд и потому ныне потеряет голову…
– Говоришь по‑кипчакски?
Александр не только понял вопрос, но и спокойно ответил:
– Говорю.
Батый знаком отослал советников и толмача и, дождавшись, пока не слишком довольные таким поворотом дел помощники удалятся, так же знаком подозвал Невского к себе ближе и показал, чтобы тот сел с корточек нормально на подготовленную скамеечку. Пусть низко, особенно для рослого князя, но все же не на корточках, отчего уже заметно затекли ноги даже за пару минут.
По тому, как внимательно следил Батый за удалявшимися советниками, было понятно, что он вовсе не желает, чтобы подслушивали.
– В Каракорум зря не едешь, опасно.
Невский только вздохнул:
– Некогда мне, с запада рыцари и литовцы то и дело наползают. Если уеду, совсем осмелеют. Это к тебе можно быстро добраться, а до Каракорума сколько времени ехать надо, и сколько обратно.
Батый едва не усмехнулся при мысли, что обратно, может, и не придется. Ему нравился этот голубоглазый красавец-коназ, было очень жаль отдавать такого на растерзание Гуюку и его людям. Но и не ехать Искандеру тоже нельзя, действительно слишком опасно, причем не только для коназа, но и для хана.
– Только нападений от вечерних стран боишься? Езжай спокойно, они не нападут.
– Почему ты так уверен, Саин-хан?
– Потому что будут думать, что в это время на них могу напасть я.
Невский удивленно поднял на Батыя глаза:
– Ты хочешь снова идти на Европу?
Хан не совсем понял слово «Европу», пришлось пояснить:
– …на вечерние страны? Зачем?
– Я не буду на них нападать, но они будут думать, что могу это сделать. В вечерних странах должны знать, что ты мой мирник. Побратайся с Сартаком, у него мать вашей веры…
Снова глаза князя изумленно уставились на хана. Вот уж чего никак не мог ожидать Невский, так это предложения побрататься с ханским сыном! Это означало стать названым сыном и самого Батыя. Но не будет ли это означать полного подчинения хану? Батый понял сомнения князя, усмехнулся:
– Я не пойду на твои земли, и Сартак не пойдет. Но твои враги будут знать, что ты его анда, значит, он может защитить твои земли в случае нападения, если тебя нет дома.
Меньше всего защиты князь Александр Ярославич ожидал от Батыя! А кто от той защиты защищать станет? С трудом сдержавшись, чтобы не спросить, он кивнул:
– Я подумаю, Саин-хан.
И вдруг тихий вопрос:
– Где эта женщина?
Александр вздрогнул, говорить о присутствии Насти в ставке было очень опасно, Невский уже понял нешуточный интерес хана к присланному Вятичем с Настей по тому, как хан время от времени бросал взгляд на поднос. Но сама Настя наказывала в случае такого вопроса ее не скрывать, сказать, что здесь, и даже устроить встречу.
– Она здесь. И хочет прийти к тебе.
Несколько мгновений, пока молчал Батый, были для Невского пыткой, что последует за столь необычной реакцией хана? Неужели то, что рассказывали слепой Вятич и его странная жена, правда?
– Приведи. Сейчас приведи.
Если честно, то сам Батый не знал, зачем это ему, что он хочет спросить у таинственной женщины. Просто желал убедиться, что она жива. Жива после того, как он сам видел ее смерть и то, как она возносилась вверх? Это могло означать только то, что женщина бессмертна, и пытаться приказывать свернуть ей шею или поломать позвоночник бесполезно, снова воскреснет. Неужели это его судьба? Тогда что ей нужно?
По знаку хана в шатре снова появился один из советников, приказ ему был коротким и выполнялся, как всегда, мгновенно, советники тоже хотели жить…
Щупленький старикашка говорил по‑русски вполне сносно, он шустрым козликом доскакал до нас на своих кривых ножках и выдохнул единым порывом:
– Саин-хан зовет тебя.
Не на ту напал, я начала с вопроса:
– Где князь Александр Ярославич?
– Коназ Искандер у Саин-хана…
Очень хотелось поинтересоваться, живой ли, но вместо этого я поправила:
– Не Искандер, а Александр Ярославич Невский.
Наглость, конечно, потрясающая, все же я у них в ставке, и моя собственная жизнь, можно сказать, висит на волоске, ерничать вроде ни к чему. Но если уж пропадать, так с музыкой. Прежде чем мне успеют поломать позвоночник, я обязательно заору на всю ставку, мол, у хана на заднице тавро в виде буквы «Н»! И Батый должен понимать, что я вполне могла сказать об этом не одному Невскому, а то и вообще отправить кого-нибудь к Гуюку с таким «приятным» сообщением. Впервые мелькнула мысль, не зря ли мы отдали ему пайцзу?
Но думать некогда, советник, изумленно оглядев столь наглую представительницу урусов, только сделал знак следовать за ним. Правильно, нечего вступать в теоретические споры с нижестоящими. Кто я для него? Так себе… Ладно, если выживу, я тебе еще покажу столь наглое пренебрежение моей личностью! Надо запомнить этого старикашку, чтобы не нагадить потом по ошибке кому-нибудь другому. Говорят, мы, европейцы, для них все на одно лицо. Но и они для нас тоже, а халат вполне можно переодеть. Вот как его запомнить, разве поставить тавро еще и этому?
Ознакомительная версия.
