Ознакомительная версия.
— Борделями, что ли? — с вызовом спросила та, уязвленно глянув на супруга.
— Почему же только борделями? — непонимающе посмотрел он на нее. — Я же, кажется, сказал «любыми другими доступными для него возможностями», — и хохотнул: — Ведь мы же с тобой, кстати, еще задолго до венчания довольно успешно удовлетворяли наши эти самые физиологические потребности.
Ольга Павловна смущенно улыбнулась:
— Так ведь это же, Степа, по любви… — А затем уже чуть слышно уточнила: — Да еще, какой любви!
— А я ведь и имел в виду это как один из возможных вариантов, — улыбнулся и он, а затем, считая эту тему исчерпанной, продолжил: — Именно поэтому Николай Кириллович, разумеется с моей точки зрения, пока и не должен будет торопиться с женитьбой.
Ольга Павловна задумалась.
— А как скоро, по-твоему, он сможет сделать это?
— Я, поверь мне, не оракул, хотя Николай Кириллович и благодарит меня в своем письме за то, что я по его же просьбе списал его с корабля.
— Это почему же? — искренне удивилась та. — Ведь офицеры, как правило, дорожат службой на эскадре.
— Ты права, Оля. Просто ему по знакомству, разумеется, подвернулась вакантная должность геодезиста.
— Геодезиста?! — удивленно воскликнула Ольга Павловна. — Но ведь он же имеет образование инженера-механика, а это, как мне кажется, довольно разные специальности. Или я не права?
— Права, конечно, права, Оля. В связи с этим я вспомнил один поучительный случай из моего детства. — Та же с видимым интересом глянула на него, радуясь возможности узнать еще одну «тайну» его жизни. — Однажды, когда я еще до поступления в Морской корпус учился в третьем классе гимназии, отец как-то поинтересовался моими успехами по арифметике. И, узнав о том, что по этому предмету я имею довольно посредственные знания, был крайне удивлен. Когда же я объяснил ему, что упустил, мол, несколько правил, которые, дескать, и не позволяют мне успешно усваивать дальнейший материал, он, как сейчас помню, назидательным тоном сказал: «Если зайца сечь, он будет спички зажигать!» Этот урок отца я запомнил на всю жизнь. А мораль его проста: хочешь чего-то добиться в жизни — проявляй упорство. Вот, собственно, и весь ответ на твой вопрос.
— Да, Степа, правильно говорят, что жизнь прожить — не поле перейти… Человек ко всему может приспособиться, чтобы выжить. Но ведь одного выживания для человека мало! — горячо воскликнула она.
— Согласен с тобой. А вот попробуй заманить пряником этих обездоленных людей, добровольно покинувших свое Отечество, назад, в большевистский «рай»!
— Ты, как всегда, прав, Степа. Свобода для человека дороже всяческих материальных благ.
Тот задумчиво посмотрел на нее:
— Это, к сожалению, не всегда так. Ведь из любого правила всегда бывают исключения. И именно поэтому некоторые готовы пожертвовать своей свободой ради приобретения, как ты сказала, «всяческих материальных благ», — презрительно усмехнулся он, а затем заметил: — Однако зачастую дело бывает не только в этих самых «благах».
— Так в чем же тогда еще? — недоуменно спросила Ольга Павловна.
— В удовлетворении амбиций. А это, заметь, для уязвленного самолюбия жаждущих власти и признания мнимых заслуг отдельных людей — великая движущая сила. И теперь представь себе, что двадцатисемилетний младший офицер, то есть помощник командира роты, переметнувшись к большевикам, как по мановению волшебной палочки становится командующим армией, а затем и фронтом. Каково?!
— Не может быть! — неуверенно заметила та.
Степан Петрович снисходительно усмехнулся ее наивности:
— Очень даже может быть, Оля. Я имею в виду Михаила Тухачевского, между прочим, дворянина. Хотя, — усмехнулся он, — и вождь большевиков Ленин тоже был дворянином, что, между прочим, не мешало ему с помощью верного Дзержинского* беспощадно уничтожать представителей дворянского сословия как враждебный делу коммунизма класс. А сколько было еще подобных ему перебежчиков? Думаю, что не так уж и мало. Хотя ради справедливости должен отметить, что большинство офицеров русской армии, так называемых военных специалистов, по определению большевиков, были просто мобилизованы ими, когда Троцкий*, будучи председателем Реввоенсовета Советской республики, решился наконец-то использовать их знания и опыт для усиления Красной армии, потерпевшей ряд серьезных поражений на фронтах Гражданской войны. Но, разумеется, под неусыпным контролем комиссаров-большевиков.
— Но ведь это же были армейские офицеры, — как за спасительную соломинку ухватилась та.
— Не скажи… — вздохнул он, а затем пристально глянул на супругу, как бы прикидывая про себя, стоит ли говорить ей об этом или нет. И все-таки решился: — Да что там далеко ходить, когда старший брат нашего командующего эскадрой Беренса был в девятнадцатом-двадцатом годах командующим Красным флотом…
Глаза Ольги Павловны наполнились слезами:
— Господи, да что же это такое делается, Степа?!
— Это называется гражданской войной, Оля, самой беспощадной и бессмысленной, когда зачастую брат идет против брата, а сын против отца, — тяжко вздохнул тот.
Та же смотрела на него широко открытыми глазами, полными ужаса. А затем, тряхнув головой, словно сбрасывая эти тяжкие мысли, с каким-то внутренним подъемом, удивившим Степана Петровича своей неожиданностью, произнесла:
— Если бы ты знал, Степа, как же я рада, что чаша сия минула вашу семью!
Тот согласно кивнул головой:
— Андрюше ведь после октябрьского переворота тоже предлагали доброхоты из Центробалта перейти на сторону большевиков, но он, разумеется, отказался, предпочтя стать эмигрантом.
— А как же могло быть иначе! — торжествующе воскликнула Ольга Павловна.
Степан Петрович улыбнулся ее энтузиазму и снова наполнил их фужеры шампанским. Затем поднял свой:
— Мы с тобой, Оля, к счастью, не на митинге, хотя надо отметить, что эти вопросы волнуют не только нас с тобой. А посему давай-ка утолим нашу жажду общения друг с другом иным, проверенным веками, способом. Я думаю, ты не будешь против этого?
Ольга Павловна сразу же вспыхнула, тут же позабыв о только что так взволновавшем ее разговоре:
— Да как же я могу быть против твоего предложения, дорогой ты мой человек?! Только при условии, что утолим ее лишь частично. — Степан Петрович вопросительно посмотрел на нее. — Ведь не зря же мы уединились с тобой в нашем благословенном «гнездышке», и у нас с тобой ведь еще очень и очень много времени, — плутовато улыбнулась она.
— Принимается, дорогая, — не менее плутовато улыбнулся и он. — У нас с тобой еще действительно уйма времени.
Ознакомительная версия.
