— У нее были симпатичные титьки? — спросил я саркастически.
— Как два олененка, господин, — с готовностью ответил он.
Уверен, что я открыл рот от изумления.
— Два олененка?
— В Писании говорится, что превосходные груди похожи на двух оленят, господин. Должен сказать, я тщательно изучил этот вопрос, — он остановился, размышляя о том, что только что сказал, затем одобрительно кивнул, — очень тщательно! Хотя сходство все еще от меня ускользает, но кто я такой, чтобы сомневаться в святом Писании?
— А теперь, — сказал я, — все говорят, что этого брака не было.
— Вот почему я не могу сказать тебе, что он был, — заметил Кутберт.
— Но он был, — сказал я, и он кивнул. — Так значит близнецы — законные дети, — продолжал я, а он снова кивнул. — Разве ты не знал, что Альфред этого не одобрял?
— Эдвард хотел жениться, — ответил он просто и серьезно.
— И ты поклялся молчать?
— Меня грозили отправить во Франкию, в монастырь, но король Эдвард предпочел, чтобы я приехал к тебе.
— В надежде, что я тебя убью?
— В надежде, господин, что ты защитишь меня.
— Тогда бога ради, не броди по округе, рассказывая всем, что Эдвард был женат.
— Я буду хранить молчание, — обещал он, — я буду Святым Кутбертом Молчаливым.
Близнецы были с Этельфлед, которая занималась строительством своего монастыря в Сирренкастре, городе, находившемся неподалеку от моих новых владений. Сирренкастр был великим городом в те времена, когда римляне правили Британией, и Этельфлед жила в одном из их домов, прекрасном здании с большими комнатами и прилегающим двором с колоннами.
Дом когда-то принадлежал Этельреду-старшему, олдермену Мерсии и мужу сестры моего отца, и я бывал там в детстве, когда сбежал на юг от другого моего дяди, захватившего Беббанбург.
Этельред-старший расширил дом, так что к римской черепице добавилась саксонская солома, но он был комфортабельным и находился под защитой стен Сирренкастра.
Этельфлед велела своим людям разрушить некоторые римские дома и использовала камень для строительства монастыря.
— Зачем утруждать себя? — спросил я ее.
— Потому что такова была воля моего отца, — ответила она, — и потому что я обещала это сделать. Он будет посвящен Святой Вербурге.
— Это та женщина, которая напугала гусей?
— Да.
Дом Этельфлед был наполнен детским гамом. Там жила ее собственная дочь, Эльфвинн, и двое моих младших детей — Стиорра и Осберт.
Мой старший, Утред, все еще находился в школе в Винтанкестере, откуда писал письма, исполненные чувства долга, которые я не утруждался читать, потому что знал, что в них полно нудного благочестия.
Самыми младшими в Сирренкастре были близнецы Эдварда, они были еще младенцами. Я помню, как смотрел на Этельстана, завернутого в пеленки, и думал о том, как много проблем могло бы разрешиться лишь одним ударом Вздоха Змея.
В этом я был прав, но также и ошибался, и маленький Этельстан вырос в юношу, которого я любил.
— Ты знаешь, что он законнорожденный? — спросил я Этельфлед.
— Нет, по мнению Эдварда, — едко заметила она.
— У меня живет священник, который их венчал, — сказал я ей.
— Тогда вели ему держать рот на замке, иначе его похоронят с открытым ртом.
Мы находились в Сирренкастре, лежащем далеко от Глевекестра, где был дом Этельреда. Он ненавидел Этельфлед, и я беспокоился, что он пошлет людей, чтобы захватить ее или попросту убить или запереть в монастыре.
У нее больше не было защиты отца, и я сомневался, что Эдвард мог напугать Этельреда почти также сильно, как и Альфред, но Этельфлед отмела мои страхи.
— Возможно, его не волнует Эдвард, — сказала она, — но он в ужасе от тебя.
— Провозгласит ли он себя королем Мерсии? — спросил я.
Она смотрела, как каменщик отбивает кусок от римской статуи орла. Бедняга пытался сделать ее похожей на гуся, но добился только того, что она стала походить на злобную курицу.
— Нет, — произнесла она.
— Почему?
— Слишком много влиятельных людей на юге Мерсии нуждаются в защите Уэссекса, — отметила она, — и Этельред действительно не заинтересован в захвате власти.
— Правда?
— Не сейчас. Раньше — да. Но несколько месяцев назад он заболел и боится умереть. Он хочет заполнить то время, которое ему осталось, женщинами, — она едко взглянула на меня. — В чем-то он похож на тебя.
— Чепуха, женщина, — сказал я, — Сигунн — моя домоправительница.
— Домоправительница, — презрительно фыркнула Этельфлед.
— И она до смерти тебя боится.
Это ей понравилось, и она рассмеялась, потом вздохнула, потому что неразумный удар молотка каменщика снес печальной курице клюв.
— Всё, чего я просила, — промолвила она, — это статуя Вербурги и гуся.
— Ты слишком многого хочешь, — поддразнил я ее.
— Я хочу того, чего желал мой отец, — ответила она тихо, — Англию.
В те дни я всегда удивлялся, когда слышал это слово. Я знал Мерсию и Уэссекс, бывал в Восточной Англии и считал Нортумбрию своей родиной, но Англия?
Тогда это была мечта, мечта Альфреда, а теперь, с его смертью, эта мечта стала неясной и далекой как никогда.
Казалось весьма вероятным, что даже если четыре королевства объединятся, они будут названы скорее Данландией, чем Англией, хотя мы с Этельфлед и разделяли мечту Альфреда.
— Мы англичане? — спросил я ее.
— А кто же еще?
— Я — нортумберлендец.
— Ты англичанин, — твердо произнесла она, — с датской грелкой в постели, — она сильно ткнула меня по ребрам. — Скажи Сигунн, что я желаю ей хорошо провести Рождество.
Я отмечал Йолль, устраивая праздник в Фаграндорде. Мы сделали большое деревянное колесо, больше десяти шагов шириной, завернули его в солому и водрузили в горизонтальном положении на дубовую колонну, смазав ее конец льняным маслом, чтобы колесо могло вращаться.
Потом, после наступления темноты, мы его подожгли. Мужчины поднимали вилы или копья, чтобы повернуть колесо, которое вращалось, изрыгая искры.
Двое моих младших детей были со мной, Стиорра держала меня за руку и широко открытыми глазами смотрела на огромное горящее колесо.
— Зачем вы его подожгли? — спросила она.
— Это знак богам, — ответил я, — это показывает им, что мы их помним и просим принести новую жизнь в новом году.
— Это знак Иисусу? — спросила она, не вполне поняв объяснение.
— Да, — ответил я, — и другим богам.
Послышались одобрительные возгласы, когда колесо рухнуло, а потом мужчины и женщины состязались в прыжках через огонь. Я держал своих детей на руках и прыгал вместе с ними, паря в дыму и искрах.
