— Какого черта ты, будто сова, торчишь на этой верхотуре вместо того, чтоб быть с герцогом в монастыре Санта Кроче?
— А герцог вовсе и не в монастыре Санта Кроче, — отвечал тот, кто отзывался на имя Венгерца. — Он сейчас у маркизы Чибо.
— А что за нелегкая вас понесла к маркизе, когда ему следует быть в монастыре? — спросил подошедший.
— Как же, дожидайся! Стану я рассказывать тебе с высоты пятнадцатифутовой стены о делах монсиньора… Залезай-ка сюда и узнаешь все, что твоей душе угодно.
Не дослушав приглашение до конца, тот, кому оно было сделано, ухватился за веревочную лестницу и со сноровкой, обнаруживающей привычку к подобным упражнениям, взобрался к Венгерцу наверх.
— Так что же тут у вас приключилось? — полюбопытствовал он.
— Да дело-то в общем простое. Смерть одной из монахинь переполошила всю обитель. Заявился фра Леонардо, так что пришлось славной аббатисе, рассыпаясь перед монсиньором в благодарностях за честь, какой он явил намерение ее удостоить, попросить его прийти снова в какой-нибудь другой день, а вернее сказать, другой ночью…
— И его высочество это проглотил?
— Его высочество хотел было приказать вышвырнуть за Дверь и покойницу, и монаха, свершающего над ней бдение. Хорошо еще, что я, будучи добрым католиком, замолвил перед ним словечко: а не лучше ли оставить монахинь с Богом, а самим навестить прекрасную маркизу Чибо. «Слушай, и то правда! — отвечал он мне. — Я совсем ее позабыл, нашу бедняжку маркизу…» А поскольку ему только и надо было, что площадь перейти, он и перешел площадь.
— Навряд ли герцогу улыбалось лезть по твоей лестнице.
— Да нет же, ей-Богу! Маркиза дома нет, так что он, как положено, вошел через дверь. Это Лоренцино, веря, что береженого и Бог бережет, велел ожидать их здесь на случай чего-либо непредвиденного.
— Ну весь он в этом, наш голубчик… осторожен, как всегда!
— Тсс, Джакопо! — остановил приятеля Венгерец.
Действительно, со стороны виа де Мальконтенти послышались приближающиеся шаги.
Джакопо не только умолк, но и надвинул маску на лицо.
Виновниками шума оказались двое закутанных в длинные плащи мужчин: вынырнув из-за угла монастыря, они, не сбавляя шага, миновали виа дель Пепе и виа делла Фонья и срезали угол площади, чтобы скорее попасть на виа Торта.
— Звони потихоньку, чтоб не услышали соседи, — посоветовал один из них другому.
— Это лишнее, — сказал тот, кому был дан совет. — У меня с собой ключ.
— Тогда все в порядке, — успокоился первый.
И, не заметив Джакопо с Венгерцем, они скрылись из виду в глубине виа Торта.
— Гм! — хмыкнул Венгерец. — Что бы это значило?
— Сдается мне, — ответил Джакопо, — что перед нами два почтенных обывателя, возвращающиеся домой, и один из них, человек предусмотрительный, захватил ключ della casa[5].
— Да, только вот от какого casa? Слезай-ка да погляди, куда они пойдут. Есть у меня подозрение…
— Какое?
— Сказано тебе, живо спускайся и проследи за ними.
Джакопо соскользнул вниз по лестнице, исчез в улочке, но уже через минуту, перепуганный, вернулся назад.
— Эй, Венгерец! — тихо позвал он.
— Ну, что?
— Ты был прав.
— Ты о чем?
— Они вошли в первую дверь слева.
— Вот тебе раз! В палаццо Чибо?
— То-то и оно, что в палаццо Чибо…
— Der Teufel![6] — прошептал Венгерец.
— Герцог там один? — спросил Джакопо.
— Э, нет! Я же тебе говорил, что он вместе со своим проклятым кузеном.
— Да я просто так переспросил: без него или с ним — один черт.
— Ошибаешься, с ним намного хуже.
— Может, тебе стоит сбегать его предупредить?
— Ага, и обеспокоить понапрасну, так что ли?.. Только меня там и ждут…
— Он вооружен?
— На нем кольчуга, и в руках шпага.
— Ну что ж! Наш герцог имеет привычку похваляться, что в кольчуге да со шпагой в руках стоит четверых, а если глаза меня не обманули, этих было только двое?
— Всего-навсего.
— Забирайся сюда, я скажу тебе кое-что.
Джакопо вернулся на свое место рядом с Венгерцем.
— Ну и что? — спросил он.
Прежде чем ответить, Венгерец огляделся по сторонам, весь обратившись в слух.
Потом так тихо, что Джакопо с трудом ловил отдельные слова, изрек:
— Эй! А что, если это он нас выдал?
— Лоренцино? — вскрикнул Джакопо.
— Да замолчи ты, недоумок!
— Пожалуй, сам хорош: такое несешь, что…
— Будем считать, что я ничего не говорил.
— Нет уж, будем считать, что сказал, но только поясни свои слова.
— Ну что ж…
Венгерец осекся и вытянул шею в сторону дома, в который только что вошли двое ночных прохожих.
Его пантомима была вполне выразительна, и приятель, не подумав даже допытываться, о чем тот толковал, тоже напрягся.
— Тревога! Тревога! — закричал вдруг Венгерец.
— Что? Что такое?..
— Они дерутся… дерутся…
— Да, слышно, как скрещиваются шпаги…
— Они напали на монсиньора… Ты, Джакопо, отправляйся через дверь с виа Торта… лом найдешь внизу, под лестницей… А я с этой стороны… Держитесь, монсиньор, держитесь… я иду!
И тем временем как, спустившись и вооружась ломом, Джакопо кинулся за угол виа Торта, Венгерец, выдернув шпагу из ножен, спрыгнул в сад.
Едва ли не в тот же самый миг на стене, крадучись в тени зубцов, возник человек в маске; он переждал, пока Венгерец совсем скроется из виду, и тогда, проворно соскользнув по лестнице, подбежал к колодцу Седжо Капорано, бросил в него свернутую кольчугу, достав ее из-под плаща, а затем снова встал под стеной, тревожно прислушиваясь.
Через несколько минут до него донесся крик вроде тех, что вырывается у смертельно раненных; звон сталкивающихся клинков оборвался, и все затихло.
— Один из двоих мертв, — произнес человек в маске, — вот только который?..
Неопределенность не затянулась: он не успел договорить последнее слово, как голова, потом плечи, а потом и весь мужской торс целиком выросли над стеной с другой ее стороны. Мужчина держал в зубах шпагу. Увидев товарища, ожидавшего его на площади, у нижнего конца веревочной лестницы, он остановился, вынул шпагу из зубов, стряхнул с нее кровь, после чего, скрестив на груди руки, заговорил так невозмутимо, будто и не был на волосок от смерти всего несколько минут назад:
— Славный ты друг, Лоренцино, нечего сказать!.. Какого черта! На нас набрасываются двое, и тут оказывается, что я должен не только расправиться с одним, но еще и за тебя поработать!
— О, я полагал, монсиньор, мы с вами раз и навсегда уговорились, что я буду участником ваших попоек, шалостей и любовных похождений… но поединков… засад… резни… нет, нет, увольте! А что вы хотите! Меня следует принимать таким, каков я есть, или предоставить меня другим…
