— Скорее Одуванчик Пиеты, — пошутила она печально.
— Тигровая лилия, — исправила Елена, развеселившись. — Это более лестно. — Она считала забавным, что, так проницательно оценив собственную внешность, Мариетта не смогла увидеть отраженную в ее собственном лице красоту другого века. У нее было то же самое тонконосое сдержанное лицо, как и те, что смотрели со средневековых полотен. Любой человек знал, что те женщины происходили из более раннего столетия, потому что их внешне покорные позы были полны огня и бурной страсти. Мариетта сама заметила это, когда их водили смотреть некоторые ранние работы светского искусства. Елена пристально посмотрела на подругу. Увидела ли Мариетта себя наконец?
Мариетта посмотрела вниз в ручное зеркальце, затем быстро отложила его в сторону. Она увидела поднимающийся в ее глазах определенный блеск, в котором смогла распознать выражение всех сильных смешанных желаний, атаковавших ее временами, заставлявших ее желать вырваться из Пиеты, чтобы обнаружить, что ждало ее во внешнем мире. Но она должна быть терпеливой. Ей повезло, что у нее была музыка, заполнявшая все часы бодрствования. Ее любовь к пению была всепоглощающей и будет ее главной опорой на протяжении всей жизни. Возможно, Елена была права, и такие страсти действительно делали из нее яркое пламя.
После завтрака две подруги пошли каждая своей дорогой, чтобы встретиться снова на прослушивании днем. Каждая должна была провести певческий урок между своими собственными практическими занятиями — Мариетта на клавесине, а Елена на флейте. В оспедале существовала пирамидальная система обучения музыке, когда более старшие девочки передавали свои музыкальные знания тем, кто был на год моложе. Достигнув определенного стандарта, ученики переходили в класс маэстро, мужчины или женщины, которые были хорошо образованны и считались лучшими учителями, коих можно было найти где бы то ни было. Ученики, у которых не наблюдалось явного дара к музыке, могли посредством прилежных занятий и продолжительной упорной работы добиться неплохих результатов.
Для тех, у кого не было ни желания, ни склонности к занятиям музыкой, всегда существовала служебная часть Пиеты.
Когда Мариетта вошла в комнату для прослушивания, она обнаружила, что Елена пришла раньше нее и теперь осторожно выглядывала из окна. Она повернулась и сделала знак рукой Мариетте, чтобы та подошла.
— Подойди и посмотри, — прошептала она оживленно. — Но так, чтобы они не видели тебя.
Мариетта присоединилась к ней и посмотрела вниз через внешнюю декоративную решетку. Берег Скьявони был любимым местом для прогулок венецианцев, а также иностранных гостей, а Пиета всегда оставалась объектом любопытства. Два хорошо одетых молодых человека внизу последовали поведению многих посетителей, отбросив в сторону все манеры в попытке разглядеть что-то в одном из окон первого этажа. В городе, где сексуальные удовольствия можно было легко получить, непорочная таинственность тщательно охраняемых девушек Пиеты была часто непреодолимым стимулом. Мариетта, которая могла видеть только верхушки трехрогих шляп молодых людей, веселилась так же, как и Елена, слушая их замечания. Они были итальянцами, их акцент не был венецианским.
— Эта никудышная решетка отбрасывает тень. Что ты видишь, Роберто?
— Никаких девушек, к сожалению.
— Это гостиная. Там есть мебель.
— И дверь, Гвидо. Может быть, если мы немного подождем, какая-нибудь из красавиц войдет сюда?
Две девушки прижали ладони ко ртам, чтобы удержать свой смех. Салон внизу был приемной зала заседаний совета попечителей, и, так как не было никакого собрания, она будет пустовать в это время дня. Но молодой человек, которого называли Гвидо, имел острый слух и быстро поднял глаза вверх, прежде чем девушки могли отступить. Он легонько подтолкнул своего товарища локтем, широкая улыбка озарила его красивое лицо. Его друг был не менее привлекательным и сиял от восторга.
— Какая удача! Две красивые девушки из Пиеты в наш первый день в Венеции!
Смеясь, Мариетта и Елена бросились к другой части музыкальной комнаты, как будто на окнах не было решеток, и два незнакомца могли запрыгнуть внутрь. Это было одно из строжайших правил Пиеты: никакого общения через окна. В смятении молодые люди начали кричать:
— Вернитесь! Не уходите! Скажите нам ваши имена!
Мариетта поспешила обратно к окну, за ней последовала Елена, которая наклонилась, чтобы прокричать вниз через решетку:
— Нам нельзя ни с кем разговаривать! Пожалуйста, уходите!
Но два итальянца были слишком возбуждены этим неожиданным поворотом фортуны, чтобы позволить приключению закончиться ничем.
— Ваши имена! Мы хотим знать!
— Мариетта и Елена! Теперь, пожалуйста, уходите!
Гвидо послал воздушный поцелуй Мариетте, а Роберто — Елене, как будто каждый предъявлял права на свой выбор.
— Выбирайтесь из этого монастыря, и мы замечательно проведем время! — прокричал Гвидо.
— Сжальтесь над нами! — умолял Роберто, смеясь. — Два чужестранца в вашем городе.
Прохожие начали останавливаться, и Мариетта захлопнула ставень окна. Обе, и она, и Елена, знали, какими тяжелыми будут последствия, если кто-нибудь из руководства Пиеты получит отчет об этом происшествии. Они обе подпрыгнули, когда горсть маленьких камней забарабанила по оконному стеклу. Затем последовала еще одна горсть, показывая, что молодые люди не собирались уходить.
— Это не сулит ничего хорошего! Маэстро ди Коро будет здесь с минуты на минуту. Поговори с ними снова, Мариетта. Скажи все, что угодно, чтобы только заставить их уйти.
Мариетта снова открыла окно, и оба юноши обрадовались.
— Пожалуйста, оставьте нас одних, — умоляла их девушка. — Нас жестоко накажут, если вы будете продолжать создавать шум.
Елена, стоя рядом с Мариеттой, поддержала просьбу.
— Будьте добры и сделайте, как говорит Мариетта!
Никто из них не слышал, как сестра Сильвия вошла в комнату в туфлях с мягкими подошвами. Она услышала суматоху снаружи и пришла посмотреть, что происходит. Ее пронзительный крик ярости пригвоздил девушек к тому месту, где они стояли.
— Вы, распутные создания!
Наказание, которое последовало, было самым жестоким из всех, которые им когда-либо приходилось выносить. Маэстро ди Коро отменил их прослушивания, и две девушки были разлучены, получив запрет разговаривать друг с другом в течение трех месяцев. Если бы они нарушили это ограничение, их обеих выгнали бы из Пиеты: Мариетту послали бы прислугой в какую-нибудь семью, а Елену вернули бы к опекуну. Их музыкальным планам на будущее пришел бы конец.
