Погоня завершилась, но снедавшее Роберта нетерпение ничуть не уменьшилось, горячим и неудовлетворенным клубком свернувшись у него в животе. Перед глазами у него по-прежнему стояла прерывистая береговая линия, которую он мельком разглядел во время бешеной скачки. Близость Шотландии не давала ему покоя и сводила с ума. Прошел уже год с тех пор, как он отказался от должности хранителя Шотландии, и семь месяцев – с того времени, как он вернулся в Антрим. Семь месяцев отсутствия на войне, разорявшей его родину. Семь месяцев вдали от дома и дочери, семь месяцев в погоне за призраком.
За спиной у него хрустнула ветка, и Роберт оглянулся. К нему подошел Александр Сетон. Он кутался в охотничью накидку, а по жесткому, словно вырубленному из камня лицу стекали капли дождя. Он окинул Роберта оценивающим взглядом, словно прочтя его мысли.
– Еще одна удачная охота.
Роберт коротко кивнул. В тоне голоса верного сподвижника проскользнули знакомые нотки, предвещавшие очередной спор. Он не ошибся.
– Рискну повторить вновь: какой бы славной ни была забава, я предпочел бы окропить лезвие своего меча кровью по более достойному поводу. Сколько еще вы намерены оставаться здесь?
Роберт не ответил, но отделаться от лорда из Восточного Лотиана, который оставался рядом с ним на протяжении последних трех лет, сражаясь бок о бок, было не так-то легко.
– Мы должны вернуться домой, Роберт. Мы нужны там. Эта поездка была ошибкой.
Роберта захлестнул гнев. В словах Александра таилась горькая правда, слышать которую он не хотел.
– У нас еще есть надежда. Мы пока так и не получили известий от монахов из Бангора. Минула всего неделя с тех пор, как Донах отправил гонца в аббатство. Я хочу дать им больше времени.
– Больше времени? – Александр понизил голос, чтобы остальные не услышали их разговор. – Монахи так и не ответили на первое послание, которое мы отправили им три месяца назад, но, даже если им известно, где посох, с какой стати они расскажут об этом нам? Из того, что мы знаем – ночная кража, убийство привратника, – со всей очевидностью вытекает, что тот, кто забрал его из собора, хотел, чтобы посох исчез без следа. И граф Ольстер тоже не сумел отыскать его, несмотря на то что его рыцари обшарили Ирландию вдоль и поперек. Клянусь Богом, если уж такой человек, как Ричард де Бург, влиятельный и богатый, не смог найти реликвию, неужели это удастся нам?
Роберт уставился на тушу оленя, глядя, как Донах снимает шкуру с живота, отдирая ее от мышц. Гордость его восставала против правды, звучавшей в словах Александра. Он должен быть уверен, что поступил правильно, приехав сюда, какие бы сомнения его при этом ни одолевали.
– Вы можете вернуться в Шотландию. Я не стану мешать вам. Но я остаюсь.
– Мне некуда возвращаться. Я потерял все, когда присоединился к вам в борьбе за ваше дело. Мы оба потеряли. – Глядя поверх голов людей на поляне, Александр нашел взглядом своего кузена. – Длинноногий[8] закует нас с Кристофером в кандалы, едва мы покажемся в своих владениях.
Роберт посмотрел на Кристофера Сетона. Йоркширец, которого он сам произвел в рыцари, о чем-то оживленно болтал с Эдвардом и Найаллом.
– Ваши земли можно отвоевать обратно. Перед отъездом мы освободили обширные территории, а Джеймс Стюарт и остальные продолжают борьбу в наше отсутствие.
– Это не будет значить ничего, если король Эдуард вернется с могучей армией. Он едва не стер нас с лица земли в ходе своей последней кампании. Под Фолкирком[9] мы потеряли десять тысяч человек. Уильям Уоллес во Франции, вы – здесь, и кто теперь сможет противостоять англичанам? Скажите мне, неужели вы готовы вверить судьбу королевства в руки такого человека, как Джон Комин?
Роберт с такой силой стиснул зубы, что на скулах у него заиграли желваки. Месяцы, проведенные вдали от Шотландии, не смогли погасить ненависть, которую он питал к своему врагу. Скорее напротив, время лишь ярче раздуло ее пламя, поскольку его угнетало осознание того, что чем дольше он пребывает вдали от родины, тем сильнее становятся позиции Комина.
Два года назад, почти день в день, после того как Уильям Уоллес отрекся от почетной должности хранителя Шотландии, Роберта и Джона Комина, ровесников и наследников своих состоятельных семей, избрали на его место. Они правили разоренной страной, в которой не было короля, руководя разрозненным сообществом графов, лордов, рыцарей и крестьян, стремившихся положить конец владычеству Эдуарда Длинноногого. Это был нелегкий союз. Между двумя молодыми людьми вспыхнула вражда, но хуже всего были ожесточение, злоба и недоверие, существовавшие между их кланами. Отравленная предательством, совершенным в давние времена, эта дурная кровь пропитала собой и последующие годы, передаваясь от отца к сыну.
Александр Сетон поступил умно, упомянув Комина. Но он упустил из виду нечто очень и очень важное. После отъезда Роберта его место занял Уильям Ламбертон, но даже внушительный и грозный епископ Сент-Эндрюсский не помешал бы Комину и далее искать поддержки у дворян королевства. Роберт знал совершенно точно – чтобы восстановить в Шотландии собственные власть и авторитет, он должен вернуться с чем-то таким, что позволит ему склонить чашу весов на свою сторону и завоевать для них свободу. И Джон Комин был всего лишь очередной причиной того, почему он не может вернуться без реликвии, которую ищет, – посоха Святого Малахии.
– Вы говорили, что стране нужен новый король, – угрюмо и резко продолжал Александр, ошибочно приняв молчание Роберта за равнодушие. – Король, который защитит наши свободы, чего не удалось Баллиолу. И вы сказали нам, что станете таким королем.
Роберт повернулся к нему лицом. Воспоминания о том дне, когда он произнес эти слова во дворе замка Тернберри три года назад – после того, как нарушил присягу, данную королю Эдуарду, и перешел на сторону Уильяма Уоллеса, – до сих пор жили в его памяти. Тогда он обратился к своим людям с огнем в сердце, обещая защищать их свободу и провозгласив себя их королем. В его жилах текла кровь королевского дома Канморов; вдобавок Александр II назвал его деда возможным престолонаследником. Перед смертью старый лорд завещал это право Роберту, и тот поклялся защищать его, какие бы претенденты ни восседали на троне в нарушение фамильных привилегий клана Брюсов.
Голос его окреп, и в нем зазвучала сила:
– И я стану им.
Домой они возвращались уже в сумерках. Егеря несли отрубленную голову оленя, за которой тянулся яркий кровавый след, привлекавший ворон, с карканьем круживших над ними. После того как гончие получили свою долю вознаграждения, оставшуюся тушу разделали и лучшие куски оленины отправились на стол к лорду Донаху, а все остальное досталось людям, принимавшим участие в охоте. Даже местные мальчишки, вприпрыжку бегущие рядом со всадниками, прижимали к груди завернутые в листья куски мяса с костями, намереваясь отнести их своим семьям. Донах всегда строго следил за тем, чтобы все были сыты.
