Через десять минут А. дошел до набережной, обрамленной длинным рядом высоких домов в шесть или семь этажей, черных, закопченных, пересекаемых узкими переулками.
В такое время ночи и в такую погоду эта часть Парижа выглядела весьма печально. Белизна снега делала еще чернее стены домов и воду реки.
На другом берегу возвышалось мрачное здание суда с зубчатыми стенами и остроконечными башнями, выглядевшее, как грозная тюрьма.
На набережной, обрамленной маленькими лавками, походившими издали на хижины дикарей, не видно было огней. А. остановился на улице Со-нри и встал неподвижно под навесом одной из дверей. Снег падал не переставая, и ветер уносил его быстрым вихрем. Густые хлопья мешали разглядеть даже редкие фонари. А. подождал несколько минут — слышался только шум воды в Сене. Вдруг в ночной тишине три раза пропел петух. А. закашлялся, на набережной показалась тень, и среди снегового вихря появился человек. На нем было коричневое платье полувоенного, полугражданского покроя, большая пуховая шляпа закрывала его лоб.
С изумительной быстротой этот человек обогнул угол улицы Сонри и очутился напротив А. Он поднес руку ко лбу, как солдат, отдающий честь начальнику.
— Какие новости? — спросил А.
— Никого, — ответил человек, — все идет хорошо.
— Особняк окружен?
— Так точно. Ваши приказания исполнены.
— Где Мохнатый Петух?
— На улице Барбетт, с одиннадцатью курицами.
— Где Петух Коротышка?
— У монастыря Сент-Анастаз, с десятью курицами.
— Где Петух Яго?
— В подвале особняка Альбре, с десятью курицами.
— Индийский Петух?
— На улице Розье, с десятью курицами.
— Золотоцветный Петух?
— На Монмартрском бульваре с пятью курицами, — перебил А.
— А! Вы это знаете? — с удивлением спросил собеседник.
— Я заплатил за право пройти, не раскрыв себя.
Взяв яйцо из кармана своего платья, он сказал:
— Положи это в гнездо, и если все готово — пойдем!
Наступило минутное молчание.
— Где курятник? — вдруг спросил А.
— Под мостом, под первой аркой.
— Он полон?
— Почти.
— Сколько там куриц?
— Восемнадцать.
— А Петухов?
— Три.
— Хорошо. Ступай, приготовь полет.
— В каком направлении?
— Ты узнаешь об этом, когда я к тебе приду. Приготовь и жди.
— Других указаний не будет?
— Нет. Ступай!
Человек исчез в снежном вихре. А. по-прежнему стоял на том же месте спиной к двери. Затем он прислонился к ней, встал обеими ногами на деревянную ступень и постоял так несколько секунд. Вдруг дверь сама отворилась, и А. исчез за ней.
А. находился в узкой комнате, освещенной тусклым фонарем, прибитым к стене. Он снял с себя длинный плащ, шляпу с широкими полями и маску. Фонарь осветил его лицо. Это был человек лет тридцати пяти замечательной красоты. В глазах была видна твердость, показывавшая необыкновенную душевную силу. В выражении лица угадывалась доброта. Сняв маску, плащ и шляпу, А. стряхнул со своего платья следы земли, оставленные ночной операцией в саду на улице Вербоа. Потом он пошел в туалет и старательно вымыл руки, а из шкафа, стоявшего возле стола, взял треугольную шляпу с черным шелковым галуном и серый плащ. Сняв фонарь, он отворил небольшую дверь, переступил через порог и спустился с двух ступеней. Дверь затворилась сама, без малейшего шума.
А. находился в маленьком коридоре, кончавшемся большой комнатой, обставленной как лавка оружейника. А. шел на цыпочках, тишину нарушали только его шаги. Лавка была пуста, ставни закрыты изнутри. В конце лавки находилась большая дверь, обшитая железом, с огромным замком, в который был вставлен гигантский ключ. А. дошел до этой двери, двигаясь легко, как тень, и держа в левой руке фонарь, бледный свет которого освещал шпаги, кинжалы, сабли, пистолеты, висевшие по стенам.
Он с трудом повернул ключ в замке, дверь с шумом отворилась. А., войдя, опять ее запер. В ту минуту, когда он ступил на первую ступень маленькой лестницы, которая вела на первый этаж, яркий свет показался наверху, и нежный голос произнес:
— Это вы, братец?
— Да, сестрица, это я! — отвечал А.
Он проворно поднялся по ступеням. Молодая девушка стояла на площадке первого этажа с лампой в руке.
Она была среднего роста, нежная и грациозная, с большими голубыми глазами и прекрасными светло-русыми волосами с золотистым оттенком. Лицо ее выражало радостное волнение.
— О, как вы поздно возвратились! — упрекнула она.
— Если кто-нибудь из нас и должен сердиться, — сказал А., нежно целуя девушку, — так это я. Нисетта, я вынужден побранить тебя за то, что ты не спишь до сих пор.
— Я не могла спать.
— Почему?
— Беспокоилась. Я знала, что вы вышли… Я велела Женевьеве лечь, сказала ей, что пойду в свою комнату, но осталась в вашем кабинете. Ожидая вас, я молилась Богу, чтобы он вас защитил, и Бог принял мою молитву, поэтому вы возвратились здоровым и невредимым.
А. и девушка, разговаривая, вошли в комнату, меблированную очень просто, оба окна ее выходили на набережную.
— Вы голодны, Жильбер? Хотите ужинать? — спросила Нисетта.
— Нет, милая сестра, я не голоден, только устал, и неудивительно — я поздно вернулся и работал всю ночь.
— В мастерской?
— Да.
— Значит, у вас есть известия о Сабине?
— Да.
— Она здорова?
— Совершенно.
— И… — продолжала Нисетта, колеблясь, — это все?
— Вы видели Ролана?
Тот, кого молодая девушка назвала Жильбером, взглянул на нее насмешливо. Нисетта вспыхнула и потупила свои длинные ресницы.
— Да, — сказал Жильбер, смеясь, — я видел Ролана, моя хорошенькая Нисетта, он говорил мне о тебе целый вечер.
— Да!.. — произнесла молодая девушка, еще больше волнуясь.
— Не хочешь ли ты узнать, что он сказал мне?
— О, да! — наивно отвечала Нисетта.
— Он сказал мне, что ему хотелось бы называть меня братом, чтобы иметь право называть тебя своей женой.
— Он это сказал?..
— Он сказал еще кое-что.
— Что же?
— Какая ты любопытная!.. Не бойся, сейчас все узнаешь! Он мне сказал со слезами на глазах и с волнением в голосе, что он любит тебя от всего сердца и всей душой, что он человек честный и что ценой своей жизни, если это понадобится, он докажет тебе свою любовь. И в заключение он спросил: «Что я должен сделать для того, чтобы Нисетта стала моей женой?»
Глаза Нисетты не отрывались от лица брата.
— А что вы ему ответили? — спросила она.
