Слуга подвел к Бао-гуну коня, и вместе с молодым господином они тронулись в путь — господин верхом, слуга — пешим.
Дорога была дальней и трудной, всякое приходилось терпеть — и голод и жажду.
Добравшись однажды до какого-то селения, путники зашли в трактир, сели за свободный столик, заказали немного вина и две порции овощей. Но едва Бао-гун поднес кубок ко рту, как за соседний столик сел какой-то даос и потребовал вина. Сразу было видно, что он чем-то озабочен. Вслед за даосом вошел еще один посетитель в одежде военного студента, с благородным лицом. Даос поспешно поднялся и пригласил его к столу. Но человек не сел, вытащил слиток серебра, отдал даосу и попросил сохранить до следующей встречи. Даос взял серебро, поклонился и вышел.
Бао-гун оглядел юношу. С виду ему было не более двадцати, но держался он с таким достоинством, что невольно внушал уважение.
— Почтенный брат, — встав с места, обратился к незнакомцу Бао-гун, — присаживайтесь к моему столу, прошу вас! Почту за счастье с вами побеседовать.
Юноша принял приглашение. Бао-гун налил ему вина и спросил:
— Как вас зовут, уважаемый брат?
— Меня зовут Чжань Чжао.
Бао-гун тоже назвал свое имя. За беседой они не заметили, как осушили целый чайник вина.[17]
— Простите, уважаемый брат, — сказал наконец Чжань Чжао, — я должен вас покинуть, у меня дела.
Он расплатился с хозяином и вышел.
Вскоре тронулись в путь и Бао-гун со слугой. Дорога была незнакомой, и Бао Син спросил у попавшегося им навстречу пастуха:
— Скажи, братец, где мы находимся?
— В двадцати ли к юго-западу от Саньюаньчжэня. Вам бы надо ехать прямо на запад, а вы свернули в сторону. Теперь придется сделать лишние тридцать ли!
— А можно здесь где-нибудь поблизости заночевать? — спросил Бао Син, смекнув, что засветло им не добраться до селения.
— Можно в деревне Шартунь, но там нет постоялого двора.
Пастушонок погнал стадо дальше, а Бао Син вернулся и доложил своему господину все, как есть. Бао-гун решил заночевать в Шартуне.
Вскоре показался храм с надписью над входом: «Кумирня Золотого дракона — хранителя государства».[18]
— Пожалуй, заночуем в храме, а как проснемся, воскурим благовония, — обратился Бао-гун к слуге, который тотчас остановился и постучал в ворота. На стук вышел монах, спросил, кто они и зачем пришли. Слуга объяснил все, как полагается, и монах пропустил их в ворота. Бао Син привязал коня, и вместе с господином они последовали за монахом, который провел их в небольшой чистый дом, стоявший во дворе позади зала Облаков.
Монах подал чай, завязал разговор с Бао-гуном и, узнав, что тот едет в столицу на экзамены, выразил свое удивление.
— Имя мое — Фа-бэнь, — представился монах. — А еще в этом храме живет Фа-мин, мой собрат по учению.
С этими словами монах поклонился и вышел. Послушник накрыл на стол. Путники поели, и Бао-гун, поскольку время было уже позднее, велел Бао Сину не тревожить послушника и самому отнести посуду на кухню. Но едва Бао Син вышел, как увидел во дворе женщин с букетами цветов, они смеялись и громко говорили между собой:
— Слыхали, в доме за залом Облаков появились гости! Давайте уйдем, а то еще заметят нас!
Бао Син притаился за дверью, подождал, пока женщины уйдут, отнес на кухню посуду, вернулся и обо всем рассказал Бао-гуну.
Пришел послушник, поставил на стол чайник и светильник, воровато огляделся и выскользнул за дверь.
Бао Син сразу догадался, что они попали в разбойничье логово, подбежал к двери, но дверь оказалась запертой.
— Господин, надо бежать.
— Как же бежать, если мы заперты?
В этот момент снаружи что-то звякнуло, видимо, сбили замок, дверь распахнулась, и в комнату вошел какой-то человек. Бао Син от страха дрожал всем телом.
Бао-гун же сразу признал в незнакомце того самого воина, который днем им повстречался в трактире.
А дело в том, что, случайно проходя мимо храмовой башни, где веселились женщины с монахами, воин слышал, как они смеялись и говорили, что собираются ограбить и прикончить путников, и решил во что бы то ни стало их спасти.
Он проник во двор, сбил мечом замок с дверей и выпустил пленников на волю.
Втроем они проскользнули в калитку и очутились у стены. Чжань Чжао, так звали воина, влез на стену, достал из мешка веревку, бросил ее Бао-гуну и втащил его наверх, затем таким же образом втащил наверх и Бао Сина.
Спустив обоих на землю с наружной стороны стены, Чжань Чжао скрылся в темноте. Бао Син подхватил хозяина под руку, и они бросились бежать. Пока добирались до деревни, наступил рассвет.
У ворот деревни им повстречался старик, который спросил, кто они такие.
— Мы путники и заблудились, — ответил Бао Снн. — Нельзя ли где-нибудь у вас передохнуть?
Старик оглядел юношей. Вещей при них не было, и он решил, что они из ближних мест.
— Ладно, — сказал старик, — можете располагаться у меня, если хотите.
Приютивший их старик, как оказалось, был торговец соевым творогом и жил в маленьком тесном домике.
— Как звать вас, почтенный человек? — обратился к нему Бао Син.
— Звать меня Мын, — ответил старик. — Живем мы тут вдвоем со старухой. Может, творогом желаете подкрепиться?
— А чашки кипятку у вас не найдется? — спросил Бао Син.
— Кипятку нет, есть соевый отвар.
— Тем лучше.
Старик наполнил две глиняные чашки. Одну Бао Син передал Бао-гуну, другую — выпил сам.
По телу разлилось приятное тепло.
От старика путники узнали, что до Саньюаньчжэня еще добрых двадцать ли.
Во время разговора Бао-гун вдруг посмотрел в окно и увидел зарево. Старик тотчас выбежал во двор поглядеть, что горит. Зарево полыхало на юго-западе, в тон стороне, где находился храм Золотого дракона.
— Всевидящее око небесного владыки везде настигнет грешников! — воскликнул старик. — Это возмездие! Горит храм Золотого дракона! После смерти настоятеля оба его послушника только и знали, что лиходействовать, хуже всяких разбойников! Но и они не ушли от кары!
Когда старик с гостями вернулись в дом, уже пропел первый петух. Путники не стали задерживаться и, так и не отдохнув, отправились в дорогу. Старик проводил их за околицу, где они и распрощались.
Конь, вещи, деньги — все осталось в храме Золотого дракона, и Бао-гун был немало огорчен этим обстоятельством. Вдобавок он не привык к дальним переходам, и каждый шаг давался ему с трудом.
— Когда же мы придем в столицу, если будем плестись, как сейчас? Да и что станем делать без вещей и без денег?
