— Мертон! Мертон! Скажите мне, что все это значит? О каком ребенке вы говорите?.. Не знаю, должна ли я догадаться?.. Нет. Если я ошибаюсь, это было бы слишком тяжелым разочарованием. Я боюсь об этом и подумать.
— Погодите, погодите, мой дорогой друг, — успокаивал ее священник. Пути Божьи неисповедимы, я надеюсь, он осветит нам путь, по которому мы так давно идем с завязанными глазами.
"Арк Лингавен"! Так называлось имение на островах, принадлежавшее одному моему старому другу, и туда я отвез вашего ребенка, леди, когда вы мне его доверили, потому что должны были держать в тайне ваш брак с Полем де Лассетом. Оттуда я просил отвезти его назад на материк, когда ваш отец умер. Корабль, на котором находился ребенок со своей няней, погиб в море, но, как мне кажется… как я теперь готов думать, ребенок не погиб. По-видимому, он чудесным образом спасся. По крайней мере, мне хочется этому верить, но я боюсь… Не знаю, что еще скажет нам этот человек.
Мистрис Эллис обратилась к Фиду:
— Скажите, вы говорили что-то об ошейнике? Ради Бога, скажите, в чем дело? — спросила она дрожащим голосом и прибавила:
— Если я не ошибаюсь, вы говорили об этом со слов негра?
— Да, сударыня, но ошейник едва ли может иметь серьезное значение, — ответил Фид. — Это просто ошейник одной собаки, найденной нами на том же потонувшем корабле; мы эту собаку съели, когда у нас истощились все припасы и мы стали страдать от голода. Нам было очень жаль бедное животное, но, знаете ли, нечего было делать. Ну вот, потому, должно быть, негр и сохранил этот ошейник на память; может быть, это у него было такое суеверие, примета какая-нибудь, не знаю, но только он никогда не снимал его с руки, да вот, если хотите, можете посмотреть.
И, нагнувшись к телу своего мертвого товарища, он завернул у него рукав рубашки до самого плеча.
В самом деле, на руке повыше локтя находился ошейник, крепко обхватывавший руку. Фид снял его, не прибавив больше ни слова, и подал священнику.
— Посмотрите, — сказала мистрис Эллис дрожащим голосом, — с внутренней стороны находится металлическая пластинка с какой-то надписью. Может быть, вам удастся ее разобрать?
— Да, да, вы правы! — воскликнул он. И, приблизив к глазам пластинку, прочел вслух: "Плутон, принадлежит Полю де Лассету".
— Всемогущий Господь! — воскликнул он. — Итак, мальчик, которого они нашли, несомненно, Гарри де Лассет.
И, обратившись к Фиду, он с нетерпением спросил:
— Вы нашли мальчика, но что вы с ним сделали? Скажите, ради Бога, где он может находиться теперь? Если вы можете дать нам какие-нибудь…
Но вопрос застыл на его губах. Крик радостного восторга, крик, подобного которому ему не приходилось слышать, не дал ему закончить… В ту же минуту, обернувшись, он увидел мистрис Эллис, повисшую на груди молодого человека, приговоренного к повешению.
— Мое дитя! Мой сын!.. — произнесла она, плача и смеясь. — Гарри, милый Гарри! Я нашла тебя, ты со мной!
Молодой человек принимал ее ласки, но не в состоянии был ничего сказать. Он был смущен и неподвижен и едва сознавал свое положение.
Наконец его мать оторвалась от него и бросилась на колени перед толпою разбойников.
— Пощадите моего сына, отдайте его мне… — молила она трогательным голосом. — Ведь у каждого из вас была мать. Нет, ни один из вас не решится отнять у матери сына, убить его в тот самый момент, когда Господь предопределил им встретиться. Подумайте, тридцать лет я оплакивала его как мертвого, и вот теперь Господь привел мне его ко мне таким чудесным образом. Если вы захотите отнять его у меня, вы нарушите волю Всевышнего, вернувшего его мне. Но вы не сделаете этого, заклинаю вас всеми святыми! Каждый из вас когда-нибудь должен будет обратиться к милосердию Бога и вспомнить тогда этот час. Если в вас живет хоть капля человеческого чувства, вы не захотите убить его и меня вместе с ним.
Когда она замолчала, водворилась глубокая тишина. Разбойники молча переглядывались в очевидном смущении и нерешимости, но нетрудно было заметить, что даже их грубые сердца не могли оставаться совершенно безучастными к этому материнскому страданию.
Но кто знает, насколько глубоко проникло в них это чувство, насколько сильно было впечатление от слов и слез несчастной матери и насколько улеглась в них жажда мести.
Трудно было предвидеть, каков должен был быть исход их колебаний, если бы в это мгновение не выступил вперед тот, чей голос никогда не раздавался напрасно в этой среде, кто обладал необычайно могущественным влиянием на разбойников. Этот человек с минуту стоял молча, выпрямившись во весь рост и обводя глазами толпу, но под его взглядом разбойники медленно отступали к борту корабля, оставляя перед собою широкое пустое пространство.
Его лицо стало мертвенно-бледным, но в глазах горел какой-то странный огонь, и все головы невольно склонялись перед ним. Не было сомнения, что даже наиболее грубые и решительные из экипажа не посмеют противиться этому властному человеку.
Итак, вся толпа с затаенным дыханием ожидала его решения, и ни один голос не протестовал, когда он медленно и тихо произнес:
— Отойдите прочь, вы знаете все, что я справедлив, и вы знаете все, что должны повиноваться. Вы узнаете завтра мои требования и мое последнее решение.
ГЛАВА XVIII
Геройский поступок
Прошла ночь, и настал новый день. Южное небо смотрелось в спокойное морс. Ничто вокруг не напоминало о прошедшей буре и разыгравшихся страшных сценах. "Дельфин" и "Дарт" мирно шли теперь под парусами на расстоянии едва тридцати саженей.
Легкий ветер нес их туда, где на горизонте виднелась длинная темная полоса. Это была земля. Признаком близости берега служило то обстоятельство, что время от времени показывались каботажные суда, спешившие по своим торговым делам.
Повреждения, причиненные во время сражения этими крейсерами друг другу, были почти совершенно исправлены благодаря усиленной работе соединенного экипажа обоих судов.
Мачты, реи и паруса были исправлены с помощью находившихся на борту запасных материалов, и "Дарт" снова принял вид, вполне пригодный для дальнейшего следования.
Английский крейсер находился теперь под командой одного из легко раненых офицеров "Дельфина", но экипаж на нем был оставлен прежний.
Вильдер, Фид, священник и обе женщины были перевезены на корабль Красного Морского Разбойника. Последний не произнес ни слова после того, как произошла описанная выше сцена, и он обещал объявить на другой день свое решение. Все его распоряжения, передаваемые через офицеров и касающиеся управления кораблем, исполнялись в точности, несмотря на то, что некоторые из них в этот день казались загадочными и производили странное впечатление. Как бы то ни было, для всех оставалось тайной, что он думал, и никто из окружающих не смел спросить его об этом или проявить каким бы то ни было образом любопытство и нетерпение.
