Холлс смотрел на собравшихся с холодным отвращением, а они отвечали ему вопросительными взглядами. Все умолкли, кроме одного, кто, сидя в углу, продолжал распевать непристойную песню, которой услаждал компанию, когда вошел полковник.
— Черт возьми! — воскликнул наконец Холлс. — Если бы я не знал, что двор переехал в Солсбери, то мог бы представить себе, что нахожусь в Уайт-холле!
Двусмысленная насмешка вызвала взрыв хохота. Посетители шумно приветствовали остроту полковника, приглашая его в свою достойную компанию, в то время как двое пьяниц, притащивших Холлса в таверну, подвели его к столу, где для него уже приготовили место. Подчинившись неизбежному, он потратил одну из нескольких имеющихся у него в кармане монет на канарское вино и просидел в таверне, пока члены компании не разбежались по домам, словно крысы по норам, при бледных лучах рассвета.
Потребовав у хозяина кровать, Холлс проспал на ней до полудня. Подкрепившись селедкой, он побрел далее по узким грязным переулкам в восточный конец Чипсайда, с ужасом наблюдая за происшедшими там за месяц переменами. В этой некогда самой деловой части Лондона царили ныне пустота и тишина. Там, где ранее кипела жизнь, где сновали взад-вперед кареты и портшезы, всадники и пешеходы, где торговцы и их слуги зазывали прохожих в лавки криками «Чего желаете?», теперь не было никого, кроме полудюжины бродяг, вроде самого Холлса, и человека, катившего тачку, чей мрачный груз был покрыт одеялом.
Не было видно ни кареты, ни портшеза, ни лошади, не слышалось ни голоса торговца, ни даже нытья нищего. Лавки были открыты, но там, где нет покупателей, никто не стремится что-либо продать. Несколько домов стояло с закрытыми ставнями и запертыми дверями с красным крестом, которые охраняли вооруженные стражники; в других домах двери были открыты — очевидно, обитатели покинули их. Красноречивым свидетельством запустения служила трава, пробивавшаяся сквозь булыжники мостовой. Если бы не мрачные ряды домов по обеим сторонам улицы, Холлс никогда бы не подумал, что находится в городе.
Полковник свернул к собору Святого Павла; его шаги отзывались гулким эхом на пустой улице в полдень, словно шаги запоздалого прохожего в полночь.
Было бы бессмысленно сопровождать Холлса в бесцельных странствиях, в которых он провел этот и последующие дни. Однажды он добрался до Уайт-холла, дабы убедиться, что герцог Бэкингем и в самом деле уехал из города, как сообщил ему доктор Бимиш. Его подгоняло желание дать выход чувству обиды, всплывшему на поверхность его отягощенного пьянством ума, как нефть всплывает на поверхности воды. Но полковник нашел ворота Уоллингфорд-Хауса запертыми, а окна наглухо закрытыми ставнями, как и в домах других придворных.
Холлс узнал от матроса, с которым разговорился, что Олбемарл по-прежнему находится в Кокпите. Верный себе, честный Джордж Монк оставался на посту, несмотря на опасность; он появлялся в городе, презирая смертельную угрозу, поглощенный требуемой от человека в его положении благородной задачей уменьшения людских страданий.
Холлсу очень хотелось повидать его, однако он преодолел искушение. Такой визит был бы тратой времени человека, им не располагавшего, поэтому Олбемарл едва ли обрадовался бы гостю.
Ночи полковник проводил в таверне, в лабиринте переулков за Уотлинг-Стрит, куда привел его случай сразу же после побега. Впоследствии он вряд ли мог бы объяснить, чем его привлекало это место. Несомненно, только одиночество вынуждало Холлса искать единственное доступное для него общество — компанию человеческих существ, подобно ему, топивших свои невзгоды в вине и пьяных дебошах. Хотя полковник и до этого пал достаточно низко, все же ранее он не стал бы проводить время в подобном притоне, посещаемом лишь ворами и шлюхами. Фортуна, чьей игрушкой Холлс всегда был, бросила его в среду этих подонков, где он продолжал оставаться, ибо мог добыть там единственное, что ему еще было нужно, пока долгожданная смерть не успокоит его навсегда.
Конец наступил внезапно. На седьмую ночь, проведенную в этом мерзком логове, полковник выпил еще больше, чем обычно. Вследствие этого, когда по требованию хозяина он последним из гуляк вышел в темный переулок, его мозг почти полностью утратил способность к соображению. Холлс двигался, как автомат; ноги чисто механически выполняли свои функции, неся его шатающееся тело. Он выглядел жалким подобием человека, ставшего забавой ветра.
Не понимая и не заботясь, куда он идет, полковник вышел на Уотлинг-Стрит, пересек ее и, стал брести по узкому переулку с южной стороны улицы, пока не споткнулся о какое-то препятствие и не рухнул лицом вниз. Не имея сил и желания вставать, Холлс остался лежать там, где упал, тут же провалившись в крепкий сон.
Прошло полчаса. Близился рассвет. Вскоре Холлс, будь он в сознании, мог бы расслышать приближающийся звон колокола и повторяющийся хриплый крик. К этим звукам постепенно присоединились другие: печальный скрип несмазанных осей и медленный топот копыт по мостовой. Уже совсем близко в ночной тьме вновь послышался крик:
— Выносите ваших мертвецов!
Повозка остановилась в начале переулка, в котором лежал полковник. Человек, держащий над головой горящий факел, стал с его помощью осматривать темные углы.
Вскоре он заметил два тела — полковника и то, о которое Холлс споткнулся. Человек с факелом окликнул кого-то через плечо и подошел ближе. Вскоре к нему подъехала повозка, где возницей был его товарищ, который сейчас шел рядом с лошадью, покуривая короткую трубку.
Пока факельщик освещал место происшествия, его спутник, наклонившись, перевернул лицом вверх первое тело и затем сделал то же самое с полковником Холлсом. Лицо последнего было столь же бледным, как и у трупа, послужившего причиной его падения; казалось, он уже не дышит. Удостоив его одним взглядом, факельщик и его товарищ с равнодушием, которое долгая привычка придает любой работе, снова подошли к трупу.
Человек с факелом поместил источник света спереди повозки. Затем оба опустились на колени, осматривая труп или, вернее, одежду на нем.
— Тут нечем поживиться, Лэрри, — заметил первый.
— Ага, — проворчал Лэрри. — Опять какой-то оборванец. Давай положим его в телегу, Ник.
Взяв крючья, они подцепили тело и бросили его в повозку.
— Подведи лошадь ближе, — сказал Ник, повернувшись и подойдя к Холлсу. Лэрри подвел кобылу на несколько шагов вперед, чтобы свет факела с повозки падал на лежащую высокую фигуру полковника.
Опустившись рядом с ним на колени, Ник удовлетворенно произнес:
— Этот получше!
