– Простите, леди матушка, – говорит он.
Я понимаю, что дело серьезное, раз он беспокоит меня во время молитвы. Сажусь на пятки и велю ему войти. Он крестится и опускается на колени рядом со мной. Я вижу, что у него дрожат губы, словно он снова малыш и пытается сдержать слезы. Должно быть, случилось что-то страшное. Потом я замечаю, как он крепко сжимает руки и на мгновение закрывает глаза, будто призывает на помощь Господа, чтобы произнести новости, а потом поворачивается и смотрит на меня. Его темно-синие глаза полны слез, он берет меня за холодную руку.
– Леди матушка, – тихо говорит он, – у меня для вас очень дурная весть.
– Скорее, – непослушными ледяными губами выговариваю я. – Говори сразу, Джеффри.
Я думаю: может быть, это принцесса Мария, девочка, которую я люблю, словно она моя родная дочь? Или Монтегю, мой наследник, наследник моего королевского имени? Или кто-то из малышей, может ли Бог быть так жесток, что заберет еще одного мальчика из Плантагенетов?
– Артур, – говорит Джеффри, и на его ресницах виснут слезы. – Мой брат. Он умер, леди матушка.
На мгновение я будто теряю слух. Я смотрю на Джеффри, как глухая, не понимая, что он говорит. Ему приходится повторить. Он снова произносит:
– Артур. Мой брат. Умер, леди матушка.
Жена Артура Джейн тоже больна, она при смерти. При ней всего одна женщина, она ухаживает за ней в личных покоях, чтобы никто не мог рассказать Джейн, что ее муж умер. Мажордом так боится болезни, что забыл о своем долге перед лордом и его домом и заперся у себя. В его отсутствие дом приходит в хаос. Некому проследить за тем, чтобы все шло как положено, и моему сыну Монтегю приходится распорядиться, чтобы тело Артура забрали из его несчастливого дома, привезли в наш приорат и положили в часовне.
Мы погребаем его там, где лежат другие короли Плантагенеты: в нашем приорате, в Бишеме, и когда в церкви проводят уборку, вычищают все и окуривают, я иду туда с Джеффри и Констанс, и мы молимся о душе Артура, слушая, как поют монахи.
Мы возвращаемся из церкви, я смотрю на огромный дом, который обновила, на семейный герб над дверью, и думаю, с горечью, как всякий грешник, что все богатство и власть, которые я вернула себе и детям, не спасли моего возлюбленного Артура от болезни Тюдоров.
Бродхерст Мэнор, Западный Сассекс, лето 1528 года
Мы с Монтегю едем в дом Артура в Бродхерсте и обнаруживаем, что дом пришел в упадок, а на полях не скошено сено. Зерно зреет, но мальчишки, которые должны отгонять птиц, больны или умерли, а в деревне тихо, ставни заперты, и возле каждой двери лежит охапка сена. Кажется, из большого дома сбежали все. Всего одна женщина ходит за Джейн, за домом никто не смотрит, на земле никто не работает.
– Зачем тебе этим заниматься? – говорит мне Монтегю, когда я захожу в холл, чтобы отдать приказания слугам, которые явно спали на несвежей соломе и питались припасами из кладовой с тех пор, как слегла семья.
– Это земли Артура, – сквозь зубы отвечаю я. – Ради них я устраивала его брак. Это наследство его сына Генри. Я не могу смотреть, как все здесь приходит в упадок. Если Артур не сможет оставить состояние детям, получится, будто он вовсе на ней не женился. Если он не оставит по себе ничего, в чем смысл его жизни?
Монтегю кивает. Он отправляется на конюшню, обнаруживает, что лошадей выгнали в луга, и говорит управляющему поместьем, что горячка горячкой, но завтра ему лучше собрать косарей и начать работать, или зимой все перемрут от нехватки корма для скота, если не перемрут летом от горячки.
Вдвоем мы за несколько недель приводим дом и земли в порядок, а потом из Лондона приходят вести, что болезнь вроде бы пошла на убыль. Сам кардинал переболел горячкой и выжил. Бог второй раз улыбнулся Томасу Уолси. Пути Его неисповедимы, воистину.
– Ни одна чума в мире его не одолеет, – мрачно говорю я. – Ни одна болезнь не поколеблет эту мощную тушу. Есть новости из Хивера?
– Она тоже выжила, – отвечает Монтегю, из презрения, как и я, не произнося имя Анны Болейн.
Мы украдкой печально переглядываемся: горячка пощадила эту назойливую шлюху, но все же забрала Артура.
– Сэр Артур, – произношу я вслух.
– Господь его благослови, – отзывается Монтегю. – Почему он, а не другие?
– Господь в милости своей знает лучше, – отвечаю я; но в сердце своем в это не верю.
Джейн знает, что мы в доме, но мы не заходим в ее покои, боясь заразы, а она не присылает к нам и не спрашивает о муже.
– Ей бы стоило спросить, – раздраженно говорю я Монтегю. – Ей что, в голову это не приходит?
– Она, возможно, сама борется за жизнь, – отвечает он.
Он мешкает мгновение, а потом продолжает:
– Помните, леди матушка, в брачном договоре было условие, касавшееся ранней смерти Артура? Земли, которые были ее приданым, вернутся к ней, будущее наследство ее отца уйдет ей, и она сможет распорядиться им по своему усмотрению. Состояние ее отца после его смерти будет принадлежать ей одной. Мы ничего не получим.
Я этого не помнила. Земли, над которыми я трудилась месяц, дом, который приводила в порядок, ничего мне не принесут. Договор, который я составила, чтобы мой сын разбогател, не принес ему ничего, кроме тревог, а теперь вовсе ничего не принесет моей семье.
– Он без устали трудился за эти земли, – с гневом говорю я. – Он был готов отвечать в них за военную службу, чтобы избавить от этого ее отца, был готов взять под начало местных жителей. Он был на все для них готов. Это ее собственный отец встал на пути Артура, старый дурак. И она поддержала отца, пойдя против Артура.
Монтегю склоняет голову.
– И все ни к чему, – замечает он. – И все наши труды в этот месяц были ни к чему.
– Это ради моего внука Генри, я трудилась ради мальчика Артура. Слава Богу, он выжил. Теперь он может вернуться в свой дом, и в конце концов он получит все.
Монтегю качает головой:
– Нет, ведь это дом его матери. Наследницей будет его мать, а не он. Она может лишить его земель, если захочет.
Мысль о том, чтобы лишить сына наследства, так мне чужда, что я ахаю.
– Она никогда такого не сделает!
– Если снова выйдет замуж? – спрашивает Монтегю. – Все достанется ее новому мужу.
Я подхожу к окну и смотрю на поля, которые считала полями Артура, тем, что, несомненно, перейдет его сыну, новому Генри Поулу.
– А если она не выйдет замуж, то станет для нас источником убытка, – мрачно добавляет Монтегю. – Мы должны будем платить ей вдовьи до конца ее дней.
Я киваю. Думать о ней как о молодой женщине, которую я приняла в своем доме, которую готова была считать еще одной дочерью, я не могу. Она нарушила долг жены, встав на сторону отца в его споре с Артуром, когда легла в постель и оставила Артура умирать в одиночестве. Теперь она отсылает детей прочь и лежит в постели, пока брат ее мужа и его мать спасают ее урожай. До конца ее дней, сколько бы она ни прожила, она сможет получать доход с поместий, засеять, сжать и отстроить которые мне стоит таких трудов. Испорченная наследница, улегшаяся в постель, пока умирал ее муж, получит право жить в моем доме и брать вдовьи из моей ренты, всю жизнь. Она унаследует состояние отца. Я по собственной воле пообещала ей земли в своем завещании. Скорее всего, я умру раньше нее, и она достанет из шкафа мое черное бархатное платье с черной меховой опушкой и наденет его на мои похороны.
Джейн лучше, ее дама приходит ко мне и сообщает, низко присев, что Джейн шлет мне поклон. Она боролась с горячкой и победила, сегодня она будет обедать с нами, и она очень благодарна нам за все, что мы сделали для поместья.
– Вы сказали ей, что ее муж умер? – напрямик спрашиваю я женщину.
По ее бледному напряженному лицу я понимаю, что нет.
– Ваша милость, мы не посмели ей сказать, пока она была больна, – отвечает она. – А потом подумали, что говорить уже поздно.
– Она не спросила? – не веря своим ушам, задает вопрос Монтегю.
