Глава XVII. Обручение
Все вместе мы спустились по многочисленным ступеням, прошли через бесконечные тоннели и наконец оказались у дверей покоев настоятельницы. В зале, куда нас ввели, Айша простилась с нами, сказав, что сильно устала: она и в самом деле была на пределе своих сил, если не физических, то душевных. Ее тонкая фигура клонилась, точно лилия под тяжелыми каплями дождя; глаза потускнели, как во время транса, а голос снизился до мягкого нежного шепота, так разговаривают иногда во сне.
— Всего вам доброго, — попрощалась она. — Орос приглядит за вами обоими, а в назначенный час приведет обратно ко мне. Отдыхайте спокойно.
Она ушла, а жрец отвел нас в прекрасные покои, которые открывались на затененный сад. Мы были так измучены всем перенесенным и виденным, что с трудом могли говорить, тем более обсуждать все эти удивительные события.
— У меня все плывет перед глазами, — признался Лео Оросу. — Я хочу спать.
Жрец поклонился и провел нас в спальню, мы бросились на кровати и уснули безмятежным младенческим сном.
Проснулись мы уже к вечеру. Встали, умылись, а затем уединились в саду, где даже на этой высоте в конце августа было тепло и приятно. За скалой, около клумбы с колокольчиками и другими горными цветами и папоротниками, на берегу ручья стояла скамья, на нее мы и уселись.
— Ну что скажешь, Хорейс? — спросил Лео, положив ладонь на мою руку.
— Что скажу? Что нам редкостно повезло; что наши мечты сбылись и мы вознаграждены за все наши муки; что ты должен быть счастливейшим из смертных.
Он поглядел на меня как-то странно и ответил:
— Да, конечно, она так прекрасна, но… — Тут он перешел на тишайший шепот. — Я бы хотел, Хорейс, чтобы в ней было чуть больше от земной женщины, чтобы она была хотя бы такой же, как в пещерах Кора. Я не уверен, что она — плоть и кровь; я сомневаюсь в этом с тех пор, как она поцеловала меня, — если это можно назвать поцелуем, она едва прикоснулась к моему лбу. Да и какой она может быть после столь быстрого преображения. Плоть и кровь не рождаются в огне, Хорейс.
— А ты уверен, что это и впрямь было возрождение? — спросил я. — Может быть, безобразное обличие, которое мы видели, лишь внушенная нам иллюзия, как эти картины в огне. Может быть, она та же Айша, что мы знали в Коре, не возродившаяся, а перенесенная сюда какой-то магической силой?
— Возможно, Хорейс, этого мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем, но не могу от тебя скрыть, что меня гложет страх. Я испытываю к ней непреодолимое влечение, ее взгляды воспламеняют мою кровь, прикосновения ее рук сводит меня с ума. Но мы все еще разделены незримой стеной. Может быть, воображаемой. И у меня такое впечатление, Хорейс, будто она боится Атене. Случись это в прежние времена, через час Атене была бы мертва и забыта, вспомни Устане.
— Но ведь она, как и мы, прошла через тяжкие испытания, Лео, может быть, ее нрав стал мягче?
— Надеюсь, — ответил он, — только теперь в ней больше божественного; о Хорейс, могу ли я быть супругом такого необыкновенного создания, если, конечно, дело дойдет до женитьбы?
— Конечно, дойдет — какие тут могут быть сомнения? — резко ответил я, потому что его слова действовали мне на нервы, и без того сильно напряженные.
— Не знаю, — сказал он. — Но если рассуждать отвлеченно, ты полагаешь, что такое счастье возможно для человека? И что имела в виду Атене, когда сказала, что человек и дух не могут быть вместе… и все остальное?
— Я думаю, она выражала только свою затаенную надежду, Лео; напрасно ты изводишь себя дурными предчувствиями, скорее свойственными моему возрасту, чем твоему, и, по всей вероятности, ни на чем не основанными. Будь философом, Лео. Ты шел удивительными путями, которых не знала еще история мира, и достиг своей цели! Принимай же щедрые дары богов: любовь, славу и власть, — и не думай о будущем; чему быть, того не миновать.
Прежде чем он успел ответить, из-за скалы появился Орос; он поклонился Лео с еще большим, чем обычно, подобострастием и сказал, что Хесеа хочет, чтобы мы присутствовали на служении в Святилище. Обрадованный, что увидит ее раньше, чем предполагал, Лео вскочил, и, следуя за Оросом, мы вернулись в свои покои.
Здесь нас уже ожидали жрецы; не спрашивая согласия Лео, они подстригли его волосы и бороду и уже подступили было ко мне, но я отверг их услуги. На нас надели расшитые золотом сандалии, затем Лео облачили в великолепную белую мантию, также богато украшенную золотым и пурпурным шитьем; такую же мантию, но менее изысканную, дали и мне. В руку Лео вложили серебряный скипетр, в мою же — просто жезл. Скипетр был изогнутой формы, что позволило мне угадать, какова будет предстоящая церемония.
— Посох Осириса, — шепнул я Лео.
— Послушай, — сказал он, — я не хочу рядиться под египетского бога, не хочу участвовать в этих языческих церемониях, — не хочу и не буду.
— Лучше не возражать, — посоветовал я, — все это, вероятно, чистая символика.
Но Лео, хотя обстоятельства его жизни и сложились так странно, свято хранил религиозные убеждения, которые я внушал ему с детства, и наотрез отказался сделать хоть шаг, пока ему не объяснят значение предстоящего служения. Это он, в самых энергичных выражениях, и изложил Оросу. Жрец сначала был в недоумении, не знал, что делать, но потом объяснил, что это будет обряд обручения.
Узнав это, Лео перестал возражать, только с некоторой тревогой спросил, будет ли присутствовать Хания. Орос сказал: нет, она уже отправилась в Калун, пригрозив войной и возмездием.
Через длинные коридоры мы вышли к галерее, как раз перед большими деревянными дверями апсиды. Они сами распахнулись, и мы вошли в Святилище: впереди — Орос, за ним — Лео, за Лео — я, а позади процессия сопровождающих нас жрецов.
Как только наши глаза привыкли к ослепительному сверканию огненных столбов, мы увидели, что в храме происходит торжественная церемония: перед божественным воплощением Материнства двумя тесными рядами стояли около двухсот жрецов и столько же жриц в белых одеяниях. Лицом к ним, перед двумя огненными столбами, что пылали по обеим сторонам святыни, на высоком — так чтобы ее могли видеть все собравшиеся — троне сидела Айша; такой же высокий трон стоял и справа от нее; не составляло труда догадаться, для кого он предназначается.
Айша сидела с открытым лицом, ее облачение — если не считать белого платья под мантией — подобало скорее царице, чем настоятельнице храма. Ее сияющее чело венчала узкая золотая диадема, украшенная рубиновой головой кобры с капюшоном; выбиваясь из-под диадемы, ее вьющиеся волосы ниспадали широким каскадом, закрывая даже складки ее пурпурной мантии.
