Никто не попросил его разъяснить, что он имеет в виду, говоря о худшем случае: и так было ясно, что, если в определенный момент они окончательно застрянут, останется только броситься головой вниз.
Воцарилось молчание. Каждый из них словно пытался себе представить, как он в таком случае себя поведет, и тогда Густаво Генри сказал, обращаясь к Джимми Эйнджелу:
— Давай командуй, как нам поступить.
Тот отрицательно покачал головой.
— Я был командиром до тех пор, пока мы не увязли в болоте, — сказал летчик. — Так что принимать решение придется тебе.
— Но ведь речь идет о твоей жизни. И о жизни Мэри. Мы с Мигелем привыкли к подобным ситуациям. Не таким сложным, но похожим. — Венесуэлец с силой выдохнул воздух, показывая, насколько он обескуражен. — Положение серьезное! — воскликнул он. — Хуже некуда!
— Еще хуже умереть с голоду. Здесь, на вершине, можно есть только жаб и лягушек, и, честно говоря, я себе не представляю, как буду питаться лягушками до конца жизни.
— До конца жизни и не придется, — сказал Веревка. — Только до тех пор, пока мы не начнем спуск. Нам надо распределить запасы продуктов и взять с собой столько воды, сколько сможем. Единственный способ добраться до подножия — это запастись терпением.
— Сколько времени у нас на это уйдет? — спросила Мэри Эйнджел.
— Не имею представления! — с пугающей откровенностью ответил скалолаз. — Может, неделя. Может, две. Кто же его знает!
— Это невозможно! — ужаснулась она. — По-твоему, нам неделю придется висеть над пропастью?
— И это, если повезет!
— Не думаю, что я в силах это выдержать.
— Это твоя жизнь, Мэри, — вкрадчиво произнес Густаво Генри. — Не хочу тебя обманывать, давая ложные надежды. Если хочешь выжить — начинай свыкаться с мыслью, что тебе придется спать на выступе скалы, если, конечно, мы его найдем.
— Господи Иисусе!
— И Мария с Иосифом! И святой Петр со святым Павлом. А главное, святой Христофор, покровитель путешественников, тот, кто указывает путь. Если они нам не помогут, мы разобьемся. — Он в знак бессилия развел руками. — Подумай об этом и решай.
— О чем я должна думать? — сказала несчастная женщина. — И что я должна решать? Если я останусь здесь, мой глупый муж непременно останется со мной, а я не могу обрекать его на такую ужасную смерть… — Она решительно вылезла из кабины. — Так что чем раньше, тем лучше.
Они собрали все, что, по их мнению, могло пригодиться им при спуске, включая канистру с водой и стальные кабели с самолета, которые использовались, чтобы приводить в движение хвост и элероны, и, не откладывая, взвалили груз на спину и двинулись на юго-запад.
К вечеру они разбили лагерь на берегу озерка, в котором было полным-полно лягушек, и устроили настоящее пиршество: Мэри превзошла себя, приготовив лягушачьи лапки с рисом и перцем.
Затем они выпили кофе при свете костерка и легли, чтобы понаблюдать за миллионами звезд: казалось, те окружают их, словно они действительно пристроились на пороге неба.
Потом их сморил сон, а на рассвете они снова были на ногах и продолжили поход. Спустя два часа они подошли к краю пропасти и оттуда разглядели — далеко-далеко — взлетную полосу и крохотный лагерь Камарата.
Простая глинобитная хижина, крытая соломой, показалась им потерянным раем, но, увидев, что Феликс Кардона отвечает снизу на сигналы, посылаемые ему с помощью зеркала, воспрянули духом: значит, кто-то в мире еще о них помнит.
Испанец мало чем мог им помочь: один, посреди Великой Саванны, на расстоянии одного дня пути до миссии Каванайен, ближайшего населенного пункта, — но все-таки он по-прежнему был там и страшно переживал, сознавая, какое ужасное испытание ожидает его четверых друзей, попавших в беду.
А они продолжили путь по краю утеса и шли почти все утро, пока наконец Густаво Генри не остановился и кивком не показал на щель шириной немногим больше метра, уходившую вниз, словно некий великан когда-то рассек ножом лоб горы.
— Вот… — только и сказал он.
Джимми Эйнджел лег на землю и подполз к обрыву, чтобы, высунув голову, посмотреть вниз.
От того, что он увидел, его сразу замутило.
Это было что-то вроде половины дымохода, одна сторона которого была открыта в пропасть, а конец терялся за поворотом в трехстах метрах ниже.
Пару минут он лежал, не шевелясь, а когда обернулся, лицо у него было мертвенно-бледным.
— Это все? — спросил он.
— Все.
— Но…
— Мне жаль! — оправдывался венесуэлец. — Мы обошли весь тепуй, и это единственное место, где можно предпринять попытку.
Король Неба ничего не сказал, лишь сел на камень, уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Он так и сидел до тех пор, пока не подошла Мэри и не пристроилась у его ног.
— Что с тобой? — чуть слышно спросила она. — Все так плохо?
Он не сразу посмотрел ей в глаза.
— Я никогда тебе не лгал, — ответил он так же тихо. — И не стану делать этого сейчас. Думаю, это конец, дорогая. — Он помолчал. — Конец, но мы в любом случае попытаемся, и да поможет нам Бог. — Он повернулся к товарищам, которые ожидали его решения. — Я хочу, чтобы вы привязали нас друг к другу, — сказал он. — Либо мы оба спасемся, либо вдвоем упадем.
— Мы все пойдем в связке, — решил Густаво Генри. — Я впереди, Мэри — за мной, ты будешь держать Мэри, а Мигель будет держать тебя.
— По-моему, это несправедливо, — заметила она. — У вас гораздо больше шансов добраться до подножия, если вы не будете связаны с нами.
— Это гора, — невозмутимо ответил венесуэлец. — А на горе все за одного, один за всех. Это первая заповедь, которую усваиваешь, когда берешь в руки ледоруб. Не бойся! — добавил он. — Если не будешь дергаться, я спущу тебя вниз в целости и сохранности.
Полчаса спустя они были готовы, но, перед тем как начать спуск, встали на колени и помолились, прося Создателя этой необычной горы, чтобы Он сотворил новое чудо, позволив им спуститься живыми.
Когда Мэри Эйнджел увидела желоб, а внизу — Великую Саванну без конца и без края, она невольно отпрянула назад, однако муж мягко подтолкнул ее к краю, шепча на ухо:
— Давай же, милая! Покажи, на что ты способна.
Они втроем крепко обвязали себя веревкой, а Густаво Генри наполовину перелез за край и нащупал точку опоры.
Венесуэлец начал постепенно спускаться, вошел в желоб, уперся ногами в противоположную стену и, когда ощутил уверенность, хрипло крикнул:
— Давайте!
Мэри Эйнджел перекрестилась, пробормотала еще одну молитву и последовала за ним.
Оставшиеся наверху медленно опускали ее, сантиметр за сантиметром, пока не услышали крик:
