— Вернемся и узнаем, — произнес дон Мигель.
— Неужели же вы думали, что я покину так своего товарища? — воскликнул Валентин.
Все поспешно двинулись в обратный путь и через несколько мгновений увидели Курумиллу, удобно расположившегося на толстом суку и беззвучно смеющегося.
Смех Курумиллы, да еще в такое неподходящее время, показался Валентину вещью настолько странной, что он готов был подумать, не сошел ли его друг с ума.
— Почему вы так смеетесь, вождь? — спросил он, осматриваясь кругом. — Я не прочь последовать вашему примеру, если вы объясните мне причину вашего смеха.
— Курумилла доволен, — отвечал индеец, продолжая смеяться.
— Я вижу это, — сказал Валентин, — но чем же вождь так доволен?
— Курумилла убил медведя.
— Ах вот что! — произнес Валентин с удивлением.
— Пусть мой брат посмотрит — вон там «родственник» Единорога.
Единорог сделал недовольный жест.
Валентин и его друзья посмотрели вниз, куда показывал Курумилла.
Лассо индейца одним концом было привязано к ветви, на которой они находились, а на другом, спущенном вниз, качалась черная бесформенная масса.
Это был труп медведя.
Курумилла во время разговора Единорога с «родственником» внимательно следил за движениями медведя, и они показались ему, как и Валентину, неестественными. Решив удостовериться, он дал товарищам уйти, привязал затем лассо к ветви и, когда медведь, ничего не подозревая, начал спускаться, ловко накинул ему на шею петлю. От неожиданности медведь поскользнулся, потерял равновесие и полетел вниз, но, не долетев до земли, повис в петле, стянувшей ему горло.
Теперь охотники общими усилиями постарались втащить его наверх, и через несколько мгновений труп медведя лежал перед ними.
Валентин поспешно наклонился к нему, но тотчас же выпрямился.
— Я так и знал! — воскликнул он и пнул голову медведя ногой.
Голова отделилась от туловища и полетела вниз, а под ней обнаружилось страшно исказившееся лицо Натана.
— Натан?! — воскликнули охотники в один голос.
— Да, старший сын Красного Кедра, — сказал Валентин.
— Один! — мрачно произнес дон Мигель.
Бедному Натану не повезло с переодеванием: в первый раз его чуть не сожгли живьем, а во второй — он удавился.
ГЛАВА XXXV. Охота продолжается
Охотники несколько минут стояли молча, вперив взоры в труп врага.
Первым пришел в себя Единорог, который был особенно зол на Натана за ту штуку, которую сыграл с ним сын Красного Кедра, нарядившись медведем. Единорог вынул нож и, ни слова не говоря, молниеносно снял скальп с убитого.
— Теперь его лживый язык никого уже не обманет, — произнес он, деловито прикрепляя кровавый трофей к своему поясу.
Валентин, между тем, был погружен в размышления.
— Что нам теперь делать? — спросил дон Мигель.
— Конечно, немедленно броситься в погоню за Красным Кедром! — воскликнул дон Пабло.
— Что скажет мой брат? — спросил Единорог, почтительно обращаясь к Валентину.
Охотник поднял голову.
— На сегодняшнюю ночь достаточно, — сказал он. — Этому человеку поручено было отвлечь нас, чтобы его друзья могли скрыться. Стараться догнать их теперь было бы безумием: они слишком далеко успели уйти вперед. Кроме того, теперь очень темно. Оставим караульных на их местах, а завтра соберем совет и решим, что нам делать.
Все согласились с этим мнением и отправились в обратный путь к лагерю.
Сойдя на землю, Единорог дотронулся до плеча Валентина.
— Я желаю сказать кое-что моему брату, — произнес он.
— Я слушаю, — отвечал охотник, — голос моего брата для меня — музыка, которая меня всегда радует.
— Мой брат обрадуется еще больше, когда узнает, что я хочу сообщить ему.
— Какие же вести сообщит вождь?
— Солнечный Луч явилась сегодня вечером в лагерь.
Валентин вздрогнул.
— Одна? — спросил он поспешно.
— Одна она не посмела бы явиться, — возразил вождь не без гордости.
— Это верно. Но что же моя мать?..
— Мать охотника здесь. Я уступил ей свой вигвам.
— Благодарю, вождь! — воскликнул охотник с чувством. — Вы мне настоящий брат.
— Великий белый охотник — сын нашего племени и брат нам всем.
— О, моя мать! Моя добрая мать! Как она явилась сюда? Бегу к ней!
— Вот она, — произнес Курумилла.
Индеец при первых словах Единорога отправился за матерью охотника, зная, как это обрадует его друга.
— Сын мой! — воскликнула старушка, сжимая Валентина в объятиях.
Когда первое волнение от неожиданной встречи улеглось, Валентин взял свою мать под руку и бережно отвел ее обратно в вигвам.
— Вы неосторожны, матушка, — сказал он тоном упрека. — Зачем вы покинули селение? Время теперь холодное, вы не знаете здешнего климата. Ваше здоровье и так слабо, и вы должны беречь его, хотя бы ради меня. Что будет со мной, если с вами что-нибудь случится?
— Как я счастлива, дорогое дитя мое, что ты меня так любишь! То, что я чувствую теперь, вполне вознаграждает меня за страдания, перенесенные в твое отсутствие. Но предоставь мне делать так, как я хочу. В мои годы нельзя быть уверенной в завтрашнем дне, и теперь я не оставлю тебя, чтобы хоть умереть на твоих руках.
Валентин внимательно посмотрел на свою мать. Ее последние слова поразили его в самое сердце. Он был, кроме того, встревожен выражением ее лица, которое осунулось до неузнаваемости.
Мать охотника заметила впечатление, произведенное ею на сына, и грустно улыбнулась.
— Ты видишь сам, — произнесла она, — что я не долго буду тебе в тягость. Скоро Господь призовет меня к себе.
— О, не говорите этого, матушка! Отгоните эти мысли. Я надеюсь, что мы с вами проведем вместе еще много дней.
Старушка покачала головой.
— Не обманывай себя, сын мой, — сказала она. — Будь мужчиной и приготовься к близкой и неизбежной разлуке, но только обещай мне одно.
— Говорите, матушка.
— Что бы ни случилось, поклянись не оставлять меня.
— Матушка, — произнес он, колеблясь.
— Что, ты отказываешь мне? — воскликнула она с горестью.
Валентин почувствовал, как его сердце сжалось. Он не в силах был противиться.
— Хорошо, — прошептал он со слезами в голосе, — раз вы этого требуете, то будьте спокойны. Клянусь вам, что мы не будем больше разлучаться.
Луч радости осветил бледное лицо старушки.
— Будь благословен, сын мой, — сказал она. — Ты делаешь меня счастливой, согласившись на мою просьбу.
— Да, если вы этого хотите, то я исполню вашу волю, и пусть Бог не накажет меня за то, что я повинуюсь вам. А теперь позвольте и мне, в свою очередь, попросить вас.
