– Наши? – спросил я.
– А чьи же? Бери его, пошли дальше.
Успокоенный и счастливый, я ухватил мавра под руку, помогая ему одолеть последний отрезок пути. И только тогда, очнувшись от себялюбивой радости выжившего, впервые задумался о том, что же уготовила судьба капитану Алатристе.
– …Такое мое мнение, – окончил свой рассказ Гуальтерио Малатеста. – Фальеро продал нас всех. Может быть, его разоблачили, и он не захотел ни дыбы, ни кобылы, а может быть, с самого начала водил нас за нос.
– Я думал, он твой родственник.
– Так оно и есть. Но сам видишь, – в нынешние времена это мало что значит.
Диего Алатристе улыбнулся. Так же, как Малатеста, он бесплотной, едва различимой в темноте тенью маячил у стены возле причала Сан-Мойзе.
– И потом, – добавил итальянец, – есть в этой истории такое, чего мы не узнаем никогда.
Перед ними за пустынным причалом и торчавшими из воды деревянными сваями с горками снега на верхушках тянулась широкая черная полоса Гран-Канале, который разделял надвое бесформенное темное пятно домов по обоим берегам.
– Сказать по совести, – признался Алатристе, – были у меня подозрения и на твой счет.
Сперва послышался гортанный клекот, а потом скрипучий смех:
– Не без оснований, полагаю. Получи я выгодное предложение, мне не составило бы труда переметнуться на ту сторону… И бедняга Лорензаччо сделал ошибку, не поговорив со мной доверительно по этому поводу. Наверное, счел меня порядочней, чем я есть на самом деле.
– Надеюсь, этой сволочи уже нет на свете.
– О-о, вот уж в чем у меня нет ни малейших сомнений… Ты же у меня на глазах рассек ему горло… Прореха была длиной чуть не в пядь. – Кровь хлестанула такой струей, что попала мне в лицо.
И с этими словами Малатеста решился шагнуть из арки, где они с капитаном стояли притаясь, и пойти на разведку. Капитан шел следом, внимательно вглядываясь в берег канала. Лишь кое-где светились окна, и вокруг царило полное безлюдье. И спокойствие.
– Ты хорошо выступил, – продолжал итальянец. – Даже я не сумел бы так споро управиться с кинжалом… И выпалил тоже очень вовремя. Те, кто был внутри, малость оторопели и дали нам возможность убраться. В том лишь могу тебя упрекнуть, что ты выстрелил мне над самым ухом и совершенно неожиданно. Черт возьми! Правое ухо у меня теперь как барабан продырявленный.
Они шли теперь очень близко, соприкасаясь плечами, старались держаться там, где потемней, и ловили каждый шорох за спиной. Ежась от ледяного ветра, задувавшего над каналом, Алатристе снова пожалел, что, убегая, сбросил плащ. Он так прозяб в еще не просохшей от пота рубахе под кожаным колетом, что временами его начинал бить озноб. Но тут уж ничего не попишешь, с неизбывным своим фатализмом заключил он. И во всяком случае, лучше дрожать от холода, чем валяться в снегу с потрохами наружу и не чувствовать вообще ничего.
– Я слышал, что там случилось во дворце дожа с Мартиньо де Аркадой и его людьми, – сказал он.
– Я тоже слышал… Что ж, не повезло.
Алатристе почувствовал, как что-то кольнуло его в душе. Приложил усилия, чтобы отогнать мысли, теснившиеся в голове. Не видеть лица друзей, чья судьба неведома. И это ему удалось. Не время сейчас было для этого, нельзя допустить, чтобы что-то застилало взор и заставляло сердце биться учащенно. Не те обстоятельства, да и спутник не тот – он хоть и был сейчас заодно с Гуальтерио Малатестой, так и не научился доверять ему.
– Остальные тоже, наверно, перебиты, – проговорил он задумчиво. – И те, что пошли брать Арсенал, и те, что должны были сжечь еврейский квартал.
Итальянец с полнейшим равнодушием дал понять, что разделяет это мнение. Здесь, в Венеции, сказал он, ни черта не вышло. И если сейчас кто-нибудь еще, кроме них двоих, остался жив, он сейчас мертвым позавидует.
– Я бы не хотел познакомиться со здешними застенками. По горло сыт тем, что выпало на мою долю в Мадриде… мне вот так хватило.
Он остановился посреди причала – темный силуэт четко вырисовывался на белом фоне, – покуда Алатристе оглядывал окрестности. Поблизости не было ни гондолы, ни гондольера, и канал в этом месте расширялся – посуху не обойдешь. Пройти можно было только по мосту Риальто, а он был, во-первых, далеко, а во-вторых, наверняка взят под плотное наблюдение. Разглядывая тонувшие в полумраке дома, капитан неожиданно подумал о донне Ливии Тальяпьере. Любопытно, что с ней сейчас. Хотелось бы также знать, в какой разряд попала куртизанка – к преданным или к предателям.
– Завтра весь город зажужжит, как потревоженный пчелиный рой, – сказал Малатеста, вернувшись с причала. – Представь, как венецианцы будут потирать руки, когда власти потребуют объяснений у испанского посла, а скольких-то твоих соотечественников повесят между колоннами Сан-Марко или отправят в руки палачей. – Он повел вокруг подозрительным взглядом. – Так что постараемся не попасть в их число.
– Все может выйти и по-другому, – ответил Алатристе.
– Это как же?
– Втихомолку.
– С чего ты это взял?
– Да ни с чего. Так просто… Однако же все происходит очень уж незаметно. Не находишь? Вся Венеция сейчас должна быть перевернута вверх тормашками, а тут – сам видишь… Полное спокойствие. Разве что дож подвергался нешуточной опасности. И все на этом. За нами с тобой должны бы сейчас гоняться сотни людей – и что? И ничего. Как будто сочли, что мы не представляем опасности.
Наступило молчание. Малатеста, судя по всему, осмыслял услышанное.
– Или не хотят шум поднимать?
– Похоже на то.
– Гм… Занятно.
Теперь они шли от Сан-Мойзе по мрачным и пустынным улочкам, стараясь неуклонно забирать влево, чтобы не удаляться от Гран-Канале.
– Тут недавно мне рассказали кое-что… а смысл этого я уразумел только сейчас, – сказал Алатристе, когда они переходили через мост. – Герцог Винченцо при смерти. Наследника нет. Не исключено, что испанские войска из Милана двинутся на Мантую и Монферрато и займут их.
– А это может грозить войной с Савойей и с Францией… И очень сильно разозлит папу римского. Так?
– Может, и так.
Малатеста очень тихо высвистал свое «тирури-та-та» и следующие несколько шагов сделал в молчании. Было видно, что капитан дал ему обильную пищу для размышлений.
– А это нежданным образом оттесняет венецианские дела на дальний план, – наконец высказался он. – Более того, они создают помеху…
– Да, мне тоже так кажется. Если встревать, значит, придется перебрасывать сюда войска, нужные в другом месте. Откусывать надо не больше, чем можешь проглотить, а не то подавишься… Выйдет скандал на всю Италию и на всю Европу.
