Шарль Монселе - Женщины-масонки

Какое будущее для женщин-масонок!

Окончательное поражение Фронды разрушило этот страшный замысел, оттеснило Мадемуазель в тень тайного общества. Но и тут роль ее оставалась выигрышной: несколько мужественных женщин знатного рода, женщин побежденных, но не покорившихся, тайно оказывали друг другу взаимную поддержку – это было все, о чем после поражения могла мечтать гордая амазонка. Тем не менее все эти события еще оказывали влияние на женское общество: возникшая в дни опасности необходимость искать помощи и взаимной поддержки, доверием в ряде случаев завоевывать преданность, обязывала их хранить тайну.

Короче говоря, необходимо было брать в помощницы женщин из народа.

Нам известно, какова была судьба знаменитых участников Фронды, особливо женщин, игравших в ней заметную роль, другими словами – судьба первых членов женского франкмасонства во Франции. Мадемуазель искупала свою упорную любовь к независимости, вступив в неподобающий ей брачный союз, играя незавидную роль в доме некоего искателя приключений[62]. Все остальные вожди Фронды, одни – вернувшись из временного изгнания, другие – устав от одиночества, снова встретились в месте, где большинство из них отбывало наказание,– в монастыре кармелиток на улице Сен-Жак, где дыхание янсенизма2 порой еще подогревало их оппозиционные замыслы.

Однако воспоминания о мимолетном триумфе и об этих общих испытаниях возникали из подлинной и длительной близости.

Мадемуазель тайно обвенчалась с герцогом Антуаном де Лоэеном, честолюбивым и ловким придворным.

С помощью какого-то знака, какого-то слова, какого-то сигнала они добивались того, что люди шли на жертвы; встретившись лицом к лицу с таким человеком, увидев его сквозь дым сражения, па баррикадах, в изгнании, во время бегства, женщины вновь обретали юные силы, веру, те средства, которые они считали исчерпанными; и именно эта взаимная помощь, это взаимное покровительство создали в семнадцатом столетии женское франкмасонство.

Позднее это франкмасонство стало организацией; у него возникли свои законы, свои ложи, свои титулы, свой церемониал. Вполне естественно, что женщины переняли у мужчин-масонов независимые традиции, испытания и таинства. Таким образом, связи между франкмасонством женским и франкмасонством мужским не могли не проявляться на протяжении всего периода существования этих обществ. Женское франкмасонство с блеском прошествовало по восемнадцатому веку и заняло прочные позиции; женское франкмасонство хотело занять третье место после полиции и иезуитского ордена, и это место оно заняло. Его связи умножились всюду: и в судебном ведомстве, и в финансовом, и в театре… Это женское франкмасонство приблизило к трону госпожу де Ментенон, маркизу де Помпадур и графиню Дю Барри; в его рядах были мадемуазель де Леспинасс, Софи Арну, дама-кавалер д'Эон, мадемуазель Олива[63]. Одним из великих магистров ордена была жена графа Калиостро; заседания в ту пору происходили на Зеленой улице в предместье Сент-Оноре.

Во время революции женское франкмасонство, хотя и несколько рассеялось из-за падения дворянства, все-таки смогло играть какую-то роль на собраниях у Катрин Тео[64] – собраниях, разрешенных Робеспьером; в клубах, принадлежавших исключительно женщинам, где председательствовала Роза Лакомб[65], и даже на галереях Конвента некоторые «вязальщицы»[66] порой обменивались таинственными знаками. Женское франкмасонство, которому военные походы придавали особый размах внутри страны, вновь возникло при Империи и обрело новую силу. И поныне еще живы женщины – мы с ними знакомы,– которые принадлежали в ту пору ложе Каролины[67], одной из самых значительных, а главное, самых влиятельных лож того времени.

И теперь мы уже не удивимся, узнав, что женское франкмасонство дожило до царствования Луи-Филиппа. Деятельность Ордена была неторопливой, даже умеренной, но власть его оставалась все той же. Эта лига и в наши дни живуча так же, как и два столетия тому назад; бурные времена неизбежно должны были вовлечь ее в самую гущу деятельности и борьбы. А сейчас она довольствуется тем, что использует свою власть в границах частной жизни, и именно ее действиями частично можно объяснить многие взлеты и падения, многие репутации и блага. Она подобна подземелью или – еще лучше – новому Совету Десяти, только без масок, наемных убийц и Пьомбино[68]. Совет Десяти в руках у женщин?! Тут есть над чем задуматься!

Семейство Баливо занимало дом в Жаре.

Жар, главное место прогулок в Эперне,– это площадь, на которой растут деревья и которая замыкается небольшим круглым каменным парапетом. В других городах такие площади называются местом для гулянья.

Скромный виноторговец Этьен Баливо, мужчина лет пятидесяти, был одним из тех истинных рабов коммерческой чести, традиции которой, по счастью, все еще живучи и сильны во Франции. Смиренный Катон коммерции, он, несомненно, вонзил бы себе в сердце свой перочинный нож, увидя свою подпись под неверно составленной сметой[69].

Обложившись приходо-расходными книгами, он никогда не допускал, чтобы на лице его появилась хотя бы тень удовлетворения, когда он получал прибыль, или хотя бы тень беспокойства, когда он замечал просчеты. Жена его в течение двадцати пяти лет, которые они прожили в любви и согласии, пыталась проникнуть в тайны его дел. Он обожал ее, но когда она спрашивала его о делах, он неумолимо отвечал ей: «Не вмешивайся».

Слишком долго было бы рассказывать о тех хитростях, на которые она пускалась и которые так ни к чему и не привели. Два или три раза в год она принималась изучать ведение торговых книг, чтобы суметь тайно проникнуть в кассу и разобраться в цифрах.

Скрытный характер Этьена Баливо тем сильнее огорчал бедную женщину, что и у нее самой был один секрет: заболев после родов эпилепсией, она привыкла молча бороться со страданиями, ибо она знала, что это одна из тех болезней, которые, особенно в провинции, становятся клеймом для всей семьи и обрекают на безбрачие детей, за исключением тех случаев, когда эти дети являются богатыми наследниками.

А у госпожи Баливо была двадцатидвухлетняя дочь, которую она хотела выдать замуж.

Вот почему эта героическая женщина прилагала все усилия, чтобы скрыть физическую боль.

Единственным человеком, который знал об этом недуге, была старая служанка Катрин, но Катрин не предала бы свою хозяйку ни за какие блага мира. Когда госпожа Баливо чувствовала приближение приступа этой страшной болезни – а в некоторых случаях и по некоторым признакам эти приступы можно предвидеть,– Катрин умела объяснить и даже подстроить уединение хозяйки в спальне. И когда госпожа Баливо с пеной на губах билась в конвульсиях, не кто иной, как Катрин стояла на страже поблизости от спальни…