Солнце целиком вышло из-за горизонта. Его косые лучи озарили равнину, и в их радостном свете особенно темной и жуткой показалась кровь, вновь залившая эту землю.
В ту ночь, накануне нападения амазонок, Ахилл проснулся задолго до рассвета. Знакомое с детства напряжение, некое подсознательное предчувствие, которое всегда появлялось у него перед грядущей опасностью, не давало ему вновь заснуть.
Герой поднялся с постели. В шатре было совершенно темно, и лишь просвет откинутого полога вырисовывал в черноте более светлый, сине-лиловый треугольник. Ахилл набросил хитон и, пригнувшись, выбрался из шатра.
В лагере было совершенно тихо. Тишина, глухая и, как показалось Ахиллу, противоестественная, царила во всем данайском стане. Только нет-нет подавали голос собаки, отвечая на далекое завывание шакалов, да окликали друг друга караульные. Тусклые пятна слабо тлеющих костров были не ярче звезд, густо покрывающих лиловое азиатское небо. Почему-то молчали цикады и древесные лягушки. И почти не было ветра.
«Напрасно я не остался сегодня у Гектора и Андромахи! – подумал базилевс. – Может, мне из-за них так тревожно? Но что может случиться? Кто-нибудь проведал о моем тайнике? Но войти в грот никто не сможет – Тарк этого не допустит».
Он обошел свой лагерь. Караульные у костра, лишь слабо шевелящегося под черными струпьями толстых горячих углей, лениво кидали кости, в десятый раз разыгрывая добытое кем-то в бою медное ожерелье. Ахилл приказал им подбросить дров и подобрать сложенное рядом оружие.
– Оно должно быть у вас в руках, а не в стороне! – прикрикнул он. – Случись что, вы его и взять не успеете.
– Так ведь перемирие! – попытался оправдываться молодой воин.
Но другой, постарше, дернул его сзади за край плаща – ему совсем не хотелось испытать на себе гнев великого базилевса.
Ахилл подумал было пойти к апельсиновой роще, к гроту, однако решил, что это лучше сделать утром – к чему будить пленников и пугать их среди ночи? Его беспокойство, скорее всего, не из-за них – что-то происходит в нем самом.
– Кажется, я знаю! – вслух проговорил герой. – Я давно не был у Патрокла!
Он вернулся в шатер, отыскал в темноте кувшин с дорогим фиванским маслом и, отлив немного в кувшинчик, отправился к берегу моря.
Пролив драгоценное масло на жертвенник кургана, базилевс опустился на землю и, по обыкновению, заговорил с мертвым другом, пытаясь, как однажды случилось, услышать внутри себя его голос, дождаться его ответа.
– Я все больше виноват перед тобой, Патрокл! Тогда, то ли во сне, то ли наяву, ты мне сказал, что мой поступок с Гектором только тебе на благо... Да, и Хирон говорил, помнишь, что милосердие полезно и нам, и нашим близким, живым и умершим. Но то, что я теперь чувствую и делаю, уже не милосердие, понимаешь? Я чувствую близость с этим человеком, с твоим убийцей! Я готов полюбить его, как своего друга! И вижу, что он тоже любит меня. Он и его удивительная жена... Что это, Патрокл? Как это может быть? Ты там знаешь многое, чего мы здесь не знаем. Ему, Тому, кто управляет нами, это было нужно?
Ахилл вздрогнул. Он уже вслух упомянул Того, который выше богов... А если они слышали?! А впрочем, он ведь уже говорил об этом с Гектором, да и с Патроклом когда-то говорил...
Небо с восточной стороны стало прозрачнее, его лиловая густота переходила в синее марево, и пламенные искры звезд начали тускнеть. Где-то далеко, за широкой полосой берега, в лесу, пронзительно закричала ночная птица.
И почти тотчас сумрак огласился топотом и ревом, нестройными, безумными криками, диким предсмертным воем, лязгом оружия и неслыханным дотоле, высоким, надрывным боевым кличем: «А-а-о-о-о-о-а!!!»
Ахилл опомнился, уже промчавшись по пустынному берегу и миновав заросли, отделявшие береговую полосу от ближайшего к морю лагеря – спартанского, где сейчас уже шла битва. Нет, не битва – избиение, ибо напавшие лавиной всадники застигли ахейцев врасплох и просто избивали их, полусонных и ошеломленных. Караульных застрелили перед началом атаки – поднять тревогу было некому. То же происходило, как понял базилевс, и в лагере микенцев, и у абантов, и у локрийцев... Везде. Он не знал, цел ли пока его лагерь.
Герою оставалось шагов триста до кипевшей в полурассвете схватки, когда на него ринулась серая тень с поднятой секирой. «Амазонки!» – не догадался, а почувствовал Ахилл, вновь на уровне подсознания – он никогда не видел амазонок, только много слышал о них.
На Ахилле не было ничего кроме хитона, пояса и сандалий, а из оружия он, отправляясь к кургану Патрокла, захватил только меч. Не лучшее оружие против всадника – однако выбирать не приходилось. Он уклонился от удара с быстротой, которой напавшая на него воительница никак не могла ожидать – ее рухнувшая сверху вниз секира почти достала землю. И в тот же миг герой ударил мечом наискосок. Женщина вскрикнула от боли – лезвие рассекло руку, сломало кость, и амазонка выронила секиру.
Меж тем Ахилл уже наносил второй удар, затем третий, уклоняясь от новых и новых нападений. В голове его вихрем носились сумбурные и страшные мысли: «Приам предал! Воспользовался перемирием и призвал этих кровожадных гарпий[25]... Или они сами? Что это значит?!»
Он видел, как страшны в бою амазонки. Никогда еще великий воин не встречал такого войска, такой стремительности и такого бешеного напора, такого презрения к опасности и такой монолитности в атаке. Часть ахейцев успели вооружиться и вступить в бой относительно стройными рядами, но их сопротивление было смято и раздавлено почти сразу.
«Что я сделаю без доспехов, без копья и колесницы, с одним лишь мечом?! – почти с отчаянием подумал герой. – Пока я доберусь до центра лагеря, они сметут половину нашего войска!!!»
– Ахилл! Мальчик мой! Сюда!
Он сразу узнал голос Нестора. Старый возница летел навстречу, на его колеснице, неистово погоняя коней, бесстрашно минуя надвигающуюся лавину всадниц.
– Прыгай! Скорее!
Ахилл вскочил в колесницу на полном ходу.
– Они напали врасплох! – выдохнул возничий. – Но наши караульные успели их увидеть и поднять крик. Коней я запряг прежде, чем пятый раз перевел дыхание. Не успел взять твои доспехи – они были в шатре, а там уже дрались... Но копье ты оставил, по счастью, снаружи. Вот оно, у борта колесницы.
Свой «пелионский ясень» Ахилл уже и так видел – громадное древко далеко выдавалось из повозки.
– Эвоэ! – взревел герой и взмахнул копьем, как палицей.
Забытое было чувство – злости и упоения, неистового порыва битвы захлестнуло его и мгновенно погасило все прежние чувства. Он несся на передовые ряды воительниц, уже теснивших ахейских воинов к морю, уже готовых разметать и рассеять их по берегу.
