— Идите ко мне, я вам все расскажу!
В спальне набросила на себя халатик, подпоясалась, застегнула его на груди и вышла в гостиную. Капитан ее ждал, и с ним два помощника. Саша опустилась на лавку под иллюминаторами и стала рассказывать о звонке Бутенко и о том, что кто–то подложил им смертоносный гостинец.
Позже других вошел Шахт, но для него Саша свой рассказ не повторила. Извинилась и пошла в свою спальню. И, не снимая халатик, легла в постель. К ней пришла Нина и налила ей большую дозу валерьянки.
— Не надо. Не хочу.
Саша делала над собой усилие, пыталась успокоиться, прийти в норму и вновь стать веселой и без капель. Она в эту минуту думала, что Бог наградил ее могучей силой духа, что в сущности она боец и будет стойко переносить любые невзгоды.
Ей нравилось сознавать себя сильной, и она испытывала прилив гордости, была счастлива.
Зазвонил телефон.
— Саша? Ты?..
— Я, я, Николай Амвросьевич. Спасибо вам от всех нас. Вы такой добрый, такой хороший человек, вы спасли нас, и мы этого не забудем. Я очень счастлива, что вас знаю, я очень вас люблю!
Голос ее предательски дрожал, она чувствовала, что вот–вот расплачется и бросила трубку. Но телефон тотчас же зазвонил снова. На этот раз в спальне оказалась Нина Ивановна, и она долго говорила с Бутенко.
Солнце склонялось к вечеру, когда на горизонте показался остров. Вначале он походил на облачко, но потом, разрастаясь, все отчетливее принимал очертания коврика с неровными краями. Саша стояла возле своего деревянного отчима на том самом месте, где чья–то злая сила поместила роковой багаж. Держалась за откинутую руку Сапфира, вглядывалась то в берег острова, а то в синеватую даль, трепетно дрожавшую у черты горизонта.
Вечер был тих, тепел — такие бывают у нас на Кавказе в Пятигорске, где Саша дважды отдыхала с мамой, или в Крыму, куда они несколько раз в летнее время ездили на автомобиле.
«Что–то меня ожидает на этом далеком острове в Индийском океане, о котором я и на уроках географии никогда не слыхала», — думала Саша, начиная привыкать к мысли, что в ее судьбе обязательно должны случаться какие–то необыкновенные истории. Еще недавно дни ее протекали спокойно, и она не знала не только сильных потрясений, но каких–нибудь заметных, запоминающихся событий. Такая жизнь уж начинала ей наскучивать, она уж и не верила, что когда–нибудь что–нибудь с ней будет происходить, и вдруг началась полоса сильных и даже опасных приключений, которые, слава Богу, пока заканчиваются благополучно. А что если ее постигнет драма, катастрофа?.. Придется расстаться с жизнью, а того хуже — сделаться калекой?..
Не по себе становилось от таких мыслей, она в волнении прошлась по палубе, села в одно кресло, потом в другое…
— Но и все–таки! — проговорила вслух, будто кто–то с ней спорил, — я не хочу жизни сонной, спокойной: ходить, гулять, готовить пищу и мыть посуду… Хочу летать, плавать, встречаться с людьми, любить… И — путешествовать. Вот как сейчас: плывем на остров, которого, может быть, и нет на карте.
Посмотрела на мостик. Там рядом с капитаном стояли Шахт и Качалин, о чем–то горячо беседовали. Подумала: «Не хотят посвящать меня и Нину Ивановну в свои мужские дела».
Снова и снова жалела о том, что родилась девицей. Ей, конечно, являлись и такие мысли: была же у французов героиня Жанна д'Арк, а у нас — Зоя Космодемьянская. Но ей больше нравился корнет Азаров. Не хотела она никаких скидок и ограничений на пол, возраст, — приедет домой и развернет кипучую деятельность. Она достанет многих из тех, кто, подобно ее отчиму, украл у России миллиарды и строит на них дворцы, заводы в других странах и даже на земле других континентов. Вот хоть бы и эта яхта. Красавец–корабль, несущийся подобно чайке над волнами чужого моря… Все украдено у русских людей, все надо вернуть, надо восстановить справедливость. И она посвятит свою жизнь борьбе, создаст партизанские отряды, станет вождем сопротивления.
Высокие мысли волнуют Сашу, она имеет цель жизни — такую цель, которая дает силы и веру, наполняет ее жизнь, как ветер наполняет паруса. Вот и теперь она не ходит по палубе, она летит по волнам, как эта яхта с романтическим именем «Янтарь»; над ними кружится чайка — вестник земли, птица, дарующая матросам счастье; и она как чайка будет нести людям счастье, а Родине свободу от злых темных сил, могущество первой на земле державы.
Остров приближался. Слева тянулись темно–бурые скалы, а справа золотом отливал под солнцем песчаный клин. «Там пляж», — думала Саша и уж предвкушала момент, когда она в сопровождении Качалина войдет в зеленоватые волны океана. Вспомнился мосластый противный «Крючок»… «Бр–р–р…» — замотала головой и улыбнулась. Качалин разве такой? Он как те парни, с которыми она купалась в Крыму и на Кавказе. Один, стройный и красивый, подхватил ее сзади и понес в глубину, но она вывернулась и ушла от него. И как он потом ни извинялся — не простила. Она никому не позволяла к себе прикасаться. Но Сергей!.. Представила, как бы он взял ее на руки. Наверное, обомлела бы от счастья, но… Сам же он на такое не решится. Почему–то была уверена — не решится. И все–таки думала, мечтала. Ничего бы не хотела она так сильно, как очутиться у него на руках. «Вот дурочка, — выговаривала себе. — О чем размечталась».
А берег все ближе и ближе. Яхта теперь идет на него не прямым курсом, а режет волны под углом к берегу, приближаясь к нему левым бортом. Наверху из–за рыжей высокой скалы вывернулся белый как чайка дом с колоннами. По второму этажу балкон, крыша плоская, с зеленым козырьком. На балконе стоят люди и машут руками. Матросы им отвечают — видно, тут у них приятели.
Яхта обошла мыс, и за ним открылись пляжные постройки, легкие домики, крытые навесы со множеством лежаков, сеток, ярких разноцветных грибков. Людей на пляже не было, лишь изредка там и тут сновали в белых рубашках и коротких шортах мужики, — видно, строители.
Потом открылась бухта и там множество лодок, байдарок, водяных велосипедов… И — свежепокрашенный охрой причал. К нему и подошла яхта.
Гостей из России встречал всего лишь один человек. Поздоровался с капитаном, а потом представился всем остальным. Назвал себя Смитом. Саша заметила, как первым к нему рванулся Шахт и хотел было обняться, но тот сухо поздоровался и тут же повернулся к гостям, а потом взял капитана за руку, отвел в сторону. И они долго, даже неприлично долго говорили. Неприлично потому, что гости из России как бы на время были позабыты, создавалось впечатление, что они тут не очень–то и желанны. Особенно нервничал Шахт: ходил взад–вперед по дощатому настилу, порывался к Смиту, но тот, заметив его поползновения, брал капитана за руку, уводил подальше. Саша стояла возле Шахта, слышала, как он ворчал: «Этот грязный толстяк Тетя — Дядя, вечно за ним тянутся козни!..»
