Ознакомительная версия.
И вот началось.
Внезапно совсем рядом с крепостными стенами вспыхнули сотни факелов, и снизу понесся мощный воинственный клич, возвестивший о начале боевых действий. Татары вознамерились устроить в городе пожар. На многих стрелах были навязаны длинные, смоченные в особом растворе, тряпичные кошмы. Татары поджигали их, чтобы и небо испещрилось пылающими росчерками, словно в пору майских полетов жуков-светлячков. Они пролетали высоко над головами защитников, впивались в черные пласты земли на крышах или пробивали засохшую глиняную корку, чтобы догореть подобно метеориту, которому больше не суждено озарить мир.
Но враг не торопился начинать штурм. Обстрел заметно ослабел. Татары ожидали, что в городе вспыхнет пламя, на стенах поднимется паника. Отсутствие пожара повергло войско в растерянность. Тогда Менгу, наблюдавший с высокого холма за происходящим, в ярости приказал наступать. Он гнал и гнал лучников, требуя, чтобы они еще яростнее обстреливали стены. Огромные костры освещали крепость урусов, помогая выбирать цель. Но и осажденные не сидели сложа руки. Ответные выстрелы точно разили монголов.
Подтащили штурмовые лестницы. Их железные клыки с треском вонзались в бревна. Некоторые козельцам удавалось оттолкнуть, но им на смену тут же появлялись новые. Вот уже вся стена оказалась облеплена ими, а снизу лучники продолжала свой губительный обстрел.
Начало светать. Земля вновь огласилась свирепым кличем: враги пошли на приступ. Под прикрытием щитов, в мохнатых шапках с нашитыми поверх пластинами, оскалив зубы, лезли они, обезумев от предстоящей схватки, сжав в руках копья. Но русские в крепких кольчугах смело выходили из-за укреплений, тесня прорвавшихся копейщиков. Редко кому удавалось добраться до верха, подножье стены было усыпано телами татар, а они все лезли и лезли. В минуты затишья козельские женщины перевязывали раненых, бережно разводили по жилищам, где забота и внимание помогут быстрее встать на ноги.
Так прошли первые сутки. К ночи напор татарских штурмовых отрядов уменьшился. Можно было немного расслабиться, и Сеча вдруг ощутил страшную усталость. Передав дежурство сотскому Трувору, он отправился немного поспать.
Глубокой ночью сотский заметил в поле какое-то движение. Чтобы разглядеть получше, приказал привязать к стрелам несколько лент от татарских стрел, которыми те пытались поджечь город. Дружинники враз выстрелили — и пламя осветило огромное количество татар, тащивших по направлению к воротам какой-то тяжелый механизм.
— Будут взламывать ворота, — пояснил, подходя, Аскольд. — Надо отца будить.
Это была реальная угроза прорыва. Сеча долго хмурился, вглядываясь в темноту через узкую бойницу, потом выпрямился и сказал тихо:
— Придется выходить.
Аскольд словно ждал этого решения.
— Дозволь тогда мне, — спокойно, словно речь шла о простой прогулке, сказал он.
— И мне, — Трувор встал рядом с юношей.
Воевода оглядел обоих.
— Ты, Трувор, будешь на своем месте. Насмерть стоять, если придется, — отчеканил он. — Аскольд, подбери себе людей.
Добровольцев нашлось хоть отбавляй. Решили, что Трувор с отрядом сделает вид, что собирается атаковать врага со стены, воспользовавшись его же лестницами, нажмет покрепче. Татары побегут, находящиеся рядом вынуждены будут прийти к ним на помощь. Тогда и откроют ворота. Головной отряд поведет Аскольд, под прикрытием двух других отрядов по тридцать человек. Надо будет успеть уничтожить машину и мост через Другузну.
Порок разобрали быстро: при свете факелов сняли колеса, оси. Остов Аскольд приказал оставить на дороге, как помеху самим же татарам. С легкостью прогнав попытавшийся было атаковать отряд татар, кинулся к мосту. Несколько человек уже выворачивали мечами доски, бросали их в реку. Вода подхватывала добычу и уносила в темноту. Один воин, сняв доспехи и прыгнув в реку, обвязывал сваи веревкой. Пара рывков — и моста как не бывало. Разбираться, все ли на месте, было уже некогда: в воздухе запели татарские стрелы.
— Уходим! — скомандовал Аскольд.
Уже в городе выяснилось, что отряд потерял двух человек.
Менгу-хан крепко спал. Его подняла весть о дерзком нападении урусов. Как ошпаренный, он бросился к выходу. Яростно нахлестывая коня, доскакал до реки. По-кошачьи зоркие глаза разглядели в темноте толпу отступающих воинов. Хан стиснул зубы и, издав бешеный вопль, рубанул первого поравнявшегося с ним воина, бегущего с поля боя. Узнав его рев, отступающие заколебались. Они осаживали и разворачивали коней. Вскоре подошли свежие силы — и татары вновь пошли в атаку.
Огромной неприятностью была для Менгу потеря единственного порока — с ним ушла надежда на быстрое взятие города. Хан долго не мог успокоиться. Никто не решался подойти к нему.
Но гнев, как и радость, не могут длиться вечно. Поостыв, Менгу велел собрать курултай. Увидев на лице Гуюка торжествующее выражение, он снова было вспыхнул, но сдержался — внутренняя ссора могла погубить дело.
— Урусы торжествуют победу. Надо штурмовать сегодня же утром! — предложил он. Глаза его горели, рука крепко сжимала рукоять сабли.
Гуюк возразил:
— После ночного поражения воины не готовы идти на решительный штурм. Я и сам не поведу их — не хочу испытать горечь поражения.
— Ты просто трус! — Менгу повернулся к своим, ища поддержки, но советники угрюмо молчали. Гуюк-хан угрожающе поднялся, сверля Менгу узкими глазками.
— Успокойтесь, досточтимые ханы! — выступил меж ними темник, похожий на Субудая. Он поклонился каждому хану и не торопясь продолжил: — Обороной города руководит опытный, знающий человек. Город хорошо подготовился, взять его непросто. Надо уходить на юг. — Он обвел присутствующих подслеповатыми глазками.
— Но там глубокий ров, — возразил Гуюк.
— Рвы можно зарыть, так же как и выкопать. А здесь крутые склоны и река не дают нам развернуться. Мы хотели дешевой ценой взять город. Но осада показала, что мы просчитались. Я думаю, лучший выход — оставить город.
Горячий Гуюк-хан возмущенно вскочил.
— Я преклоняюсь перед твоими сединами, но последовать твоему совету не могу. Подумай, что говоришь! Уйти, оставить этот городишко! Да что подумают о нас враги! Что мы совсем обессилели, раз не можем справиться с этим огрызком.
Темник поглядел на хана, застывшего в ожидании ответа, поглубже спрятал под себя ноги и отпил из пиалы кумыс.
— Урусы видели свое слабое место, поэтому и пытались его укрепить. И им на руку, что мы стоим здесь, как глупые бараны, пытаясь сломить их. Надо идти к Батыю и просить помощи. Нужны пороки — без них города не видать. И наступать надо с юга. — Он поставил пиалу на кошму.
Ознакомительная версия.
