– Ну, договаривай? – угрюмо потребовал Васька, как только Калачев замолчал от приступа чудовищной головной боли.
– Я все сказал, – простонал Степан.
Неизвестно откуда в комнате появилась монахиня, которая привела Калачева из подвала.
– Оставь его, – сказала она тихо, но так внушительно, что Васька сразу же замолчал и отвернулся.
Этого Степан никак не ожидал.
– Ты напрасно ведешь себя вызывающе, – продолжила женщина в сером. – Мы вынуждены задавать тебе такие вопросы. Нас беспокоит наша безопасность, и с этим ты должен смириться.
– Знаете, господа бандиты, а меня не волнует ваша безопасность, – морщась, процедил Степан. – Вы за многое должны ответить, и я никак не дождусь, когда наступит эта минута.
– Если у тебя все, то меня послушай, – заговорила «монашка». – Зла тебе мы не желаем. Твое появление в усадьбе говорит о том, что на службе у тебя не все благополучно. И это подтвердил Яшка-хромой, который бежал с тобой из-под стражи. Он сказал, что, как в сказке, открылась дверь камеры и… А он и не знал, что ты следователь ОГПУ, Степан Аверьянович…
– С чего вы взяли, что у меня на службе не все благополучно? – усмехнулся Калачев. – Я сюда пришел товарищей выручать. Теперь вижу, что не получилось. Но и вы не радуйтесь, не надейтесь… Раз я здесь, то, возможно, уже сейчас мчатся к нам на помощь товарищи чекисты.
– Ты можешь остаться с нами или идти под суд и лет на двадцать отправиться в лагеря, – пропустив его слова мимо ушей, продолжила монашка. – Свой выбор ты должен сделать сейчас. Но если ты собираешься стоять на своем, нам придется разговаривать с тобой с позиции силы. И если до этого дойдет, ты умрешь в страшных муках.
– Все, оставь свою проповедь, – огрызнулся Степан. – Не думайте, что я продажная сволочь!
– Два твоих товарища, за которыми ты пришел, тоже так думали, – неестественно улыбнулась монашка.
– Что?! Они живы? – встрепенулся Степан.
– Пока живы, – прохрипел, вступая в разговор, Васька Носов. Он был так зол, что почти не мог говорить, в горле у него пересохло.
– Твои товарищи живы, – продолжила «монашка». – И они успели рассказать все как о себе, так и о тебе. Яшка тоже был красноречив. Так что о тебе мы знаем все, что известно другим…
– Раз знаете, тогда что еще от меня услышать хотите? – спросил Степан недоуменно.
– Мы хотим, чтобы ты рассказал нам о фотографии Анны.
– Вот, значит, как. И что вы хотите знать?
– Ты видел снимок?
– Видел, и что?
– Где сейчас эта фотография?
– Далеко. Она у брата младшего осталась.
Что-то зашипев себе под нос, Васька подскочил с табурета и направился к двери. Женщина поспешила за ним, и Степан слышал, как они разговаривали на крыльце.
Остаток дня Калачев провел в подвале особняка.
Ужинать он отказался, и «монашка», пожав плечами, унесла еду обратно. Видя ее, Степан почувствовал, как в нем закипает злоба. Но злился он не столько на женщину и Ваську Носова, сколько на самого себя, потому что так глупо угодил в ловушку. Его злость временами перебивала возвращающаяся адская боль в голове, которая, казалось, вот-вот разорвет череп на куски. Однако боль отступала, возвращались все те же беспокойные мысли.
«А где же Горовой? – думал, закрывая глаза, Степан. – Ему же известно, что Бурматов и Теплов захвачены бандитами и заперты в этом монастыре, законспирированном под коммуну. Неужели все силы ОГПУ брошены на разгром банды Проньки в городе и нет возможности выделить маленький отряд для спасения своих же товарищей? Что-то попахивает все это тухлятиной. Да и Васька Носов знает о разгроме банды в городе, но… почему-то не спешит уносить ноги! Неужели надеется, что беда обойдет стороной? А может, Носов рассчитывает еще на что-то, о чем не знаю я?»
В подвал спустился тот здоровенный мужик, который в одиночку захватил их с Яшкой прошлой ночью.
– А ну выходи, – приказал он, открыв дверь. – Токо не серди меня. Ежели дернешься, башку прострелю.
Они вышли на улицу.
– Давай, шагай шибче, – буркнул мужик и ткнул Калачева в бок стволом обреза. – Товарищам твоим гораздо больше досталося, а тебе… Считай, что тебя ешо не побили, а тока приголубили.
Степан шагал, как во сне. Будь он сейчас здоров как прежде, можно было бы наброситься на конвойного, схватить его за шею и задушить.
Мужик подвел его к сараю, отодвинул засов и толкнул Степана в темноту. Калачев несколько минут постоял в нерешительности, пытаясь понять, куда его определили на этот раз. Пошарив вокруг, он обнаружил подвешенные к стене хомуты и сбруи – значит, его заперли в конюшне.
Ничего не видя, Степан затоптался на месте. В это время в глубине, казалось бы, пустой конюшни, неожиданно фыркнула лошадь. Окончательно придя в себя, Калачев присел, пошарил рукой по земляному полу, нащупал нечто похожее на черенок от лопаты и взял его в руку. «Если здесь есть животные, я не одинок, – подумал он, медленно продвигаясь в середину конюшни. – Ну? Где ты есть, коняга ушастая?»
Лошадь, на которую наткнулся Степан, стояла в стойле и оказалась послушной и спокойной, легко подпустив к себе. Он провел ладонью по ее гладкой шее, по крупу, подумав «не старая еще!», почесал ей шею и морду. Лошадь, в благодарность, замотала головой.
И тут лязгнул засов. Дверь в конюшню со скрипом отворилась. Степан замер, держа наготове черенок от лопаты. Он был полон решимости дать отпор любому.
– Эй ты? – послышался окрик, и он узнал голос «монашки».
– Стой где стоишь! – громко крикнул Степан.
– Ты чего надумал?
– Живым я вам в руки не дамся! Если подойдете ближе – я…
В темноте зависла гнетущая пауза. Быстро стряхнув с себя оцепенение, Степан, не обращая внимания на усиливающуюся боль в голове, решил действовать.
Он вывел лошадь из стойла и вскочил ей на спину. Животное вздрогнуло и отпрыгнуло в сторону, но Степан легко удержался на нем, хотя седла и уздечки не было. Не мешкая, чекист выдернул сыромятный поясной ремень, подался вперед и, даже не видя морды животного, умудрился набросить ремень точно на зубы. Не ожидавшая ничего подобного лошадь взвилась на дыбы и испуганно заржала. Этого как раз и не хватало Степану: он потянул ремень на себя, и лошадь закусила «удила».
Калачев крепко сжал ногами бока спасительницы и направил ее вперед. Словно поняв, что от неё требуется, та рванулась с места и проскочила дверной проем точно, будто нитка, направленная умелой рукой в узкое игольное ушко. «Теперь меня уже никто не догонит, – с радостью подумал Степан, – конь у них был один-разъединственный, и тот сейчас подо мной. Вот только как миновать ворота?» К своему удивлению, он не увидел во дворе собак, а ворота… О, чудо! Ворота усадьбы были распахнуты настежь!
