Принца поместили в узкой мрачной конуре, которую он должен был делить с двумя другими узниками. Свет и воздух едва проникали через крошечное окно с решеткой. Клочок соломы служил постелью; ему дали старый деревянный стул, принесли хлеба и воды, как и двум другим узникам, общество которых было сущим наказанием.
Один из этих грубых заключенных был галерный преступник; другой, с бульдогообразным лицом, был зол, как ядовитая змея, ищущая добычу, чтобы на ней испробовать свои зубы. Это был Джон, слуга мнимого герцога Медина.
Когда принц Камерата не ответил на шутки этих двух заключенных, то они, чувствуя свое превосходство, принялись грубо смеяться над ним.
Камерата долго не обращал внимания на их оскорбления, не желая входить с ними в какие бы то ни было отношения. Оба ссыльные приняли это за трусость и стали еще смелее и наглее. Особенную ярость обнаружил бульдогообразный англичанин. Это было вечером перед их отъездом в Тулон.
Завернувшись в военную шинель, Камерата лег на солому. Галерный еще ел хлеб и пил воду.
— Эй, ты, — сказал Джон, обращаясь к принцу, — каждый из нас должен спеть песню, и ты должен начать. Мы должны весело провести время и отпраздновать наш отъезд.
— Исполнит ли это он! — проговорил другой преступник.
— Как, ты думаешь, что он осмелится противоречить нам, когда я ему приказываю? Постой, я не буду шутить!
Бульдогообразный плут подошел к Камерата и, думая, что тот заснул, грубо толкнул его.
— Эй, проснись, — закричал он. — Мы хотим отпраздновать наш отъезд.
Принц быстро вскочил при этой вольности.
— Мое терпение лопнуло, — вскричал он, — смотрите, чтобы это прощание не стоило вам дорого!
— Что ты говоришь! — сказал Джон, желавший не ударить лицом в грязь перед преступником. — Ты, кажется, грозишь мне! Пой, или я проломлю тебе череп!
Едва негодяй, подняв кулак, успел произнести эти слова, как Камерата схватил своего сильного широкоплечего противника и отбросил его на несколько шагов, так что Джон упал бы на пол, если бы комната была побольше; он сильно ударился о стену.
Бешеный крик вырвался из его груди, и в то время как его товарищ оставался праздным зрителем, Джон вторично бросился со всей силой на принца и обнял его руками, чтобы сжать ему ребра.
Это нападение дало ему перевес: он бросил Камерата на пол и собирался кулаками и ногами выместить на нем свой гнев. Преступник смеялся и высказывал свое одобрение победителю, что поощряло того к более сильным ударам.
— Вот тебе наказание за твою дерзость! — кричал он. — Постой, ты еще узнаешь меня и будешь в другой раз слушаться.
Принц чувствовал сильную боль от падения и ударов, но эти слова мошенника до того раздражили его, что он, стиснув зубы, схватил за локоть своего противника, который собирался нанести ему смертельный удар.
Считая себя непобедимым, Джон хотел освободить руку, но принц держал ее, как в железных тисках! Таким образом, он успел подняться с полу и, не говоря ни слова, начал выворачивать руку Джона с такой силой, что тот делал отчаянные усилия, чтобы освободиться.
Но принц, чувствуя теперь свое превосходство, не выпускал его и давил с такой силой, что Джон застонал и произнес проклятие.
— Ты переломишь мне кости, — пробормотал он.
— Пусть это будет вам уроком! Не пробуйте в другой раз сердить меня, потому что тогда я сделаю вас на всю жизнь калеками, теперь же вы только пролежите несколько часов в беспамятстве.
Действительно, рука Джона бессильно опустилась, когда ее выпустил Камерата.
— Проклятие, — прошептал Джон, — вы переломили мне руку.
— Я успокоил вас на некоторое время! Берегитесь меня! Я доказал вам свое великодушие, но показал также, что могу совладать с вами, если вы принудите к тому. На этот раз я вам ничего не сломал, завтра или послезавтра вы уже будете действовать рукой, но в следующий раз вы не отделаетесь так дешево.
Преступник с возрастающим удивлением смотрел на этот исход; он слышал стоны Джона и видел, что тот не мог двигать рукой и пополз к своему ложу.
Принц лег как ни в чем не бывало и беспечно заснул.
Перед рассветом назначенных в ссылку узников перевезли на железную дорогу в больших закрытых каретах, окруженных солдатами с заряженными ружьями. Там уже были готовы для них вагоны с решетками на окнах. Их сажали по нескольку человек в вагон и отвозили в Тулон, где их ожидало транспортное судно «Йонна».
Сюда привозились со всей Франции политические преступники и противника Наполеона, отсюда их отправляли в Кайену, большей частью на острова, лежащие возле Гвианы, на севере Южной Америки, близ экватора.
«Йонна» был трехмачтовый военный фрегат с многочисленным экипажем и крепким помещением для узников.
Когда привезли несчастных и начали переводить их на корабль, подъехали шесть пушек и подошел вооруженный караул, чтобы предупредить всякое возмущение и всякую попытку к бегству.
Принц Камерата смотрел с презрением на все эти приготовления позора; он делил участь ста человек, сосланных за свои мнения, и других ста человек, бывших преступниками. Все, без различия, должны были спуститься в трюм, окруженный со всех сторон караульнями с решетками.
Здесь господствовал отвратительный запах, и можно представить себе, как тяжело было принцу находиться в одном помещении с самыми низкими тварями.
В соседних караульнях находились сержанты с заряженными ружьями; через решетчатые окна они могли обозревать все пространство.
«Йонна» отправился в путь; дорогой узникам не позволяли наслаждаться красотами природы, чтобы их участь казалась им еще тяжелей. Пища была скудная и часто негодная, между тем как офицеры и солдаты питались прекрасно.
Если узники получали позволение выйти на палубу подышать свежим воздухом, то первое, что бросалось им в глаза, были четыре гаубицы — две на переднем и две на заднем деке.
Командир «Йонны» был такой же суровый, глупо гордый человек, как и комендант Иври. Старший офицер, казалось, считал за честь мучить и дурно обращаться с ссыльными. Их держали точно так же, как в Иври, с той только разницей, что вода была еще хуже.
Начальник тюрьмы в Иври велел дать каждому узнику по ложке, и теперь счастлив был тот, кто не забыл эту драгоценную вещь.
Камерата не взял с собой ложки, не думая, что ему откажут в самых необходимых вещах; теперь один из узников оказал ему услугу, подарив свою ложку, которую приходилось считать сокровищем: не более десяти человек имели ложки, большая же часть ела пальцами.
Недостаток воздуха и движения, постоянное заключение в маленьком пространстве с ужасным запахом, вредные испарения, печаль, неизвестность о своем будущем и тоска по родине не замедлили произвести своего пагубного действия.
