Ознакомительная версия.
Ну а нормандец… С ним творилось что-то непонятное, и он все чаще предавался размышлениям о той, которой – он твердо уверовал в это – был обязан жизнью. Впервые он всерьез задумался об их отношениях сразу же после свидания с Рено. Перед ним тотчас возникли ее глаза!.. Они точно разорвали пелену, обволакивающую до сих пор его сознание и не позволяющую сквозь мириады искусственных драгоценностей распознать настоящую. Затем ее слова, жесты, поступки… Всё не так, как у других. Они влекли, притягивая к себе внимание, заставляя вдумываться, вглядываться, действовать иначе, нежели с другими. И она дает повод восторгаться собой, думать о ней, быть может, даже любить! И нормандец чувствовал, что в его душе произошел перелом, природу которого он тщетно пытался себе объяснить. От него ускользала какая-то невидимая нить, связующая звенья некой цепи, которая медленно и неуклонно выстраивалась в его сознании начиная с того дня, когда он впервые увидел эту юную монахиню у ворот монастыря. Но тогда он не придал этому значения, превратив это в игру, которая забавляла его. А игра обернулась чем-то серьезным, что заставило смотреть на нее теперь уже под другим углом.
Сейчас, спустя еще неделю, Можер вновь вернулся к своим размышлениям. Глядя на Изабеллу, сидящую за столом и занятую вышиванием, он вдруг отчетливо осознал, что в этой девчонке воплотилось для него отныне все то, к чему вел его жизненный путь. Это было конечным пунктом дистанции, которую он год за годом преодолевал. И он подумал: если бы сказали сейчас, что ей грозит опасность, он вскочил бы с постели и, невзирая на раны, помчался бы, чтобы спасти ее из беды, заслонить своей грудью, услышав в ответ ее такой милый, нежный голос со словами признательности. А если бы ей вздумалось покинуть его, уехав далеко-далеко, он вскочил бы на коня и поскакал к ней, ибо не мыслил уже иначе…
С этими думами Можер пошел к Рено и все ему рассказал. Под конец спросил, есть ли этому объяснение, ведь такого с ним никогда не было!
Приятель с улыбкой выслушал «исповедь» нормандца и тотчас объяснил причину неведомой напасти:
– Дело в том, друг мой, что ты уже давно и безнадежно влюблен. Это случилось после того, как ты очнулся в своих покоях.
– Значит, Рено, это любовь?.. И я ее люблю?
– Так и должно было произойти. Право, я бы удивился, если бы твое сердце не дрогнуло.
– Отчего же оно дрогнуло?
– Оттого, что услышало зов другого сердца. Ведь Изабелла давно уже влюблена в тебя, она бредила храбрым викингом еще в монастыре.
– Откуда тебе известно?
– Она призналась мне в этом на исповеди.
– На исповеди? Когда же это?
– На следующий день после нашего возвращения с битвы.
– Припоминаю… Я тогда нагрубил ей, и она покинула меня… И пришла к тебе, Рено?
– Она плакала, Можер. Ее возмутило твое грубое к ней отношение. Девчонка отдала тебе сердце, свою любовь, а ты прогнал ее. Кому же ей было пожаловаться, как не духовному отцу?
– Я поступил как последний негодяй, – опустил голову нормандец. – И понял это уже потом, когда она ушла. И я пошел ее искать, Рено, чтобы вымолить прощение.
– А Изабелла… Вообрази, друг мой, ее любовь: она сама собиралась просить у тебя прощения, что ушла тогда.
Можер помрачнел, вспоминая все это. Глядя на него, монах сказал:
– Тебе надлежит стоять перед нею на коленях и целовать ей ноги. Своей любовью она вытащила тебя из могилы.
Нормандец тряхнул головой:
– И я сделаю это, Рено! Это мой долг! Моя честь взывает к этому!
– На твоем месте я пошел бы дальше, – обронил монах. – Я женился бы на ней.
Можер оторопело уставился на него. А Рено продолжил:
– Лучшей жены и пожелать нельзя, говорю тебе как друг.
– Это невозможно.
– Почему? Ведь ты любишь ее и, как признаешься, она тебе дороже жизни. Или мечтаешь жениться на другой, нелюбимой, а думать об этой?
– Да, я люблю ее, Рено, теперь я это понял. Клянусь прахом своего предка, я не пожелал бы себе другой жены!.. Но огромная пропасть разделяет нас. Я сын герцога, сиятельный граф. Я принадлежу к знати, а ее законы суровы. Как посмотрит она на мою супругу, незаконнорожденную дочь вельможи, который выгнал ее из дому, отправив в монастырь? К тому же я не посмею нарушить волю отца, ты ведь знаешь, он собрался женить меня на какой-то графине. Я не желаю выслушивать его проклятия и стать изгоем, как Карл Лотарингский.
– Что же ты думаешь делать? Как скажешь Изабелле об этом?.. Впрочем, уверен, она даже не заведет такого разговора. А когда ты уедешь к себе в Нормандию, она снова уйдет в монастырь, чтобы лить там горькие слезы о своей первой и последней любви.
– Но как же быть, Рено? Увезти ее куда-нибудь подальше и жить вдвоем, вдали от людских глаз? Это единственное, что мне остается, ведь я не могу без нее, она стала для меня всем, понимаешь ты, всем! Подругой, сестрой, матерью… женой, наконец!
– Ну, так и женись.
– Ты издеваешься, монах! Ведь я только что говорил…
Рено поднял руку. Можер умолк, выжидая.
– Не припомнишь ли, граф, тот день, когда ты обидел ее?
– Я вижу его, словно это было вчера.
– Тогда ты должен вспомнить и то, в каком платье она пришла.
Можер наморщил лоб.
– На ней было что-то такое… светло-зеленое. Я еще спросил, откуда она его взяла.
– И что она ответила?
– Что подарил король.
– А почему он его подарил?
– Этого она не сказала.
– А ты не догадался спросить?
– Нет… Что за глупые вопросы, Рено! При чем тут какое-то платье? С чего вдруг ты спрашиваешь меня об этом?
Монах загадочно улыбнулся.
– Это платье, друг мой, откроет тебе глаза и укажет дорогу в будущее. Оно хранит в себе тайну, в которую посвящены лишь трое: сестра Моника, король Гуго и отец Рено. Однако, зная, что это напрямую касается тебя, я все же не открою этой тайны, ибо она доверена мне, как священнику, на исповеди. Король тоже не скажет ничего, поскольку дал слово. Остается последний человек – твоя возлюбленная. Спроси ее об этом. Но помни: одно неосторожное слово, малейшая попытка к принуждению – и ты не узнаешь ничего. Этот день станет последним днем счастья для тебя и для нее.
Так ничего и не поняв из сказанного, Можер, махнув рукой, отправился обратно. Изабелла, зная, куда он пошел, ждала его на скамейке у входа в церковь. Увидев ее, Можер улыбнулся. Она подошла, обняла его, уткнувшись лицом в грудь. Потом подняла голову и, слегка нахмурившись, спросила:
– Отчего ты так смотришь на меня, будто впервые видишь? Хочешь что-то сказать?
– Да, Изабелла.
– Что же? – она игриво смотрела на него, жмурясь на солнце. – Знаю, что-то хорошее, ведь плохого я не слышала с того самого дня.
Ознакомительная версия.
