— Светит месяц? — спросил он сквозь сон.
— Уж он заходит, — ответил погонщик.
— Хотел бы я посмотреть на него. Придержи верблюда, я хочу слышать голос пустыни.
Погонщик исполнил его желание; среди тишины поднялся легкий предрассветный ветерок и своим дыханием разбудил засохшие листья какого-то чахлого кустарника и замер.
— Вперед! — скомандовал Дик. — Ночь сегодня холодная.
Всякий знает, что предрассветные часы кажутся всегда особенно долгими и холодными. Дику эта ночь казалась бесконечно длинной. Но вот погонщик что-то пробурчал, и Дик вдруг ощутил перемену в воздухе.
— Никак светает, — сказал он.
— Да, а вот и лагерь. Хорошо доехали?
Верблюд вытянул шею и заревел, почуяв близость других верблюдов в английском отряде.
— Скорее, скорее! — торопил Дик.
— Там что-то неспокойно, — сказал погонщик, — только из-за пыли разобрать нельзя, что они делают.
— Спеши вперед, а там узнаем.
Теперь уже доносился шум голосов, и крики животных, и гомон пробуждающегося военного лагеря.
Раздались два-три выстрела.
— Это они по нас стреляют? Неужели же они не видят, что я англичанин? — раздраженно и с досадой в голосе проговорил Дик.
— Это из пустыни, — ответил погонщик, пригнувшись к самому седлу.
— Вперед, сын мой! — крикнул Дик. — Хорошо, что утро не застигло нас часом раньше, а то бы нам несдобровать.
Верблюд мчался прямо к отряду, а выстрелы позади учащались. Как видно, сыны пустыни собирались напасть на английский лагерь.
— Какое счастье! Какая поразительная удача!.. Как раз перед началом битвы!.. О, Боже, наконец-то Ты сжалился надо мной! Только… — и мучительная мысль заставила его зажмурить на мгновение глаза, — Мэзи…
— Хвала и благодарение Аллаху! Мы в лагере, — проговорил погонщик в тот момент, когда они въехали в арьергард, и верблюд опустился на колени.
— Кой черт! Кто вы такой? Депеши, что ли? Каковы силы неприятеля? Как вы доехали? — послышались десятки вопросов. — Но вместо ответа Дик собрался с духом, отпустил свой пояс и, не сходя с седла, крикнул усталым, несколько сиплым голосом:
— Торпенгоу! Эй, Торп, эй!.. Торпенгоу!
Бородатый мужчина, рывшийся в золе костра, отыскивая горячий уголек, чтобы раскурить трубку, живо обернулся и быстро направился на голос в тот момент, когда арьергард выстроился и открыл огонь по неприятелю, скрывавшемуся за холмами тут и там. Дым выстрелов висел в неподвижном предрассветном воздухе, окутывая все кругом непроницаемой пеленой.
Солдаты закашлялись и ругались, видя, что дым от их собственных выстрелов мешает им разглядеть неприятеля, и подались вперед, стараясь оставить за собой эту завесу. Раненый верблюд вскочил было на ноги и заревел громко и протяжно… Кто-то прикончил его, чтобы избежать замешательства и переполоха. Затем послышался глухой стон человека, раненного насмерть пулей, а там крик острой боли и ужаса, и снова выстрел.
Не время было для расспросов.
— Слезай, дружище! — крикнул Торпенгоу, подбегая. — Живее!.. Слезай и ложись за верблюда.
— Нет, прошу тебя, проведи меня в передние ряды битвы, — сказал Дик, обернувшись лицом к Торпенгоу и подняв руку, чтобы поправить на голове свой шлем, но, не рассчитав движения, только сбил его совсем с головы. Торпенгоу увидел седину в его волосах и заметил, что лицо его было лицом старика.
— Да слезай же, Дик! Говорят тебе, слезай скорее, безумный! — крикнул Торпенгоу.
И Дик послушно слез с седла, но, подобно тому, как падает срубленное дерево, покачнувшись в сторону, он упал прямо к ногам Торпенгоу.
Счастье его не изменило ему до конца; сострадательная пуля сжалилась над ним и пробила ему голову.
Торпенгоу опустился на колени под прикрытием верблюда, поддерживая тело своего друга Дика.
Речь идет о картине Микеланджело Буонаротти — гениального итальянского скульптора, живописца, величайшего художника эпохи Возрождения.
Фриштых — закуска; здесь в значении: перекусить до обеда.
