Всадник выпал из седла под ноги лошадей. Хокимару уже искал глазами более опасного врага. Видно, его бесстрашие и ненависть передались чёрному жеребцу, несущемуся, как демон, вперёд. Закованный в броню рослый сильный конь мощной грудью сбил крепкую лошадь противника, спасая этим своего хозяина от удара пикой. Сбитый на землю в остроконечном шлеме всадник, потеряв свою пику, уже вскочил на ноги, вытаскивая из ножен на поясе кривой меч. С безумной злостью в глазах он смотрел через щит на сидящего в седле противника. Он что-то кричал. Его лошадь, украшенная дорогими доспехами, тяжело поднялась на ноги и, понурив голову с прижатыми ушами, стояла возле своего хозяина на одном месте, не имея возможности куда-либо двигаться в тесноте боя.
Хокимару круто завернул своего жеребца для схватки. Сила в правую руку быстро возвращалась. Хокимару, встряхнув кистью, обнажил свой меч и пустил коня вперёд. С плеча он нанёс удар, вложив в него всю свою силу. Расколовшийся надвое щит вылетел из руки врага, и сверкающее лезвие задело бы голову воина, если бы тот вовремя не присел. Подняв над головой кривой меч, противник с трудом отразил следующий удар. Защищаясь, он пытался отступить дальше, но перемешанные ряды ведущих схватку спешенных и конных воинов не давали ему возможности занять лучшую позицию.
Противник оказался прижатым к крупу собственной лошади. Примериваясь к новому удару, Хокимару чуть замешкался. И этого мгновения хватило попавшему в западню сбитому всаднику, чтобы кинуться под ноги чёрного жеребца Хокимару и вонзить в незащищённое брюхо животного кривой меч. Вскрикнув, словно ребёнок, вздрогнув всем телом, жеребец взвился на дыбы и упал на спину, придавив застрявшую в стремени ногу Хокимару. Уже в падении Хокимару достал мечом выкатившегося из-под сваливающегося коня окровавленного противника. Только через мгновение Хокимару подумал, что это кровь красавца-жеребца, а острый меч уже развалил врага надвое от плеча до пояса.
Ещё живой конь тяжело храпел и дрожал, а Хокимару никак не удавалось вытащить застрявшую ногу. Лязг железа, глухие удары тяжёлого металла в тело, хруст костей и запах крови, нечеловеческие крики и вопли — всё это казалось ненастоящим, жутким сном, если бы не острая боль в прижатой ноге. Вокруг кипела кровавая битва, а на сидящего на земле воина, казалось, никто не обращает внимания. Но вдруг кто-то, споткнувшись, упал через него и попытался быстро вскочить на ноги, но не успел этого сделать — кривой татарский меч, войдя в живот под краем кольчуги, пригвоздил человека к земле. Стон боли и муки заставил Хокимару действовать. Он понял, что стал невольным виновником гибели своего воина. Насколько возможно, он повернул корпус, чтобы достать мечом врага, и едва смог отразить тяжёлый рубящий удар в голову. Меч вылетел из руки Хокимару, но он успел схватить лежащий рядом красный щит и прикрыться им от нового удара.
Оружие врага отскочило от металлической поверхности, раскроив натянутую сверху кожу. Прежде, чем противник нанёс следующий удар, Хокимару метнул свой щит ребром в незащищённую ногу нападающего. Острый металлический край разрубил мясо выше железного наколенника, и противник, опустив кривой меч, осел на одно колено. Этого хватило Хокимару, чтобы достать из-за голенища сапога нож и дотянуться им до неприкрытого кольчугой горла врага. Брызнувшая горячая кровь попала Хокимару на лицо, и он хотел стереть её. Но тут что-то толкнуло его в спину, и он не смог сделать вздох.
Хокимару осознал, что лежит на боку, на земле. Сильной боли не было. Лишь росло ощущение, что в лёгкие попал большой острый камень, мешающий дышать, и этот камень увеличивается в размерах, занимая собой всё тело. А тело хотело дышать, оно хотело жить, требовало воздуха. Руки рвали доспехи у горла и судорожно искали, за что бы ухватиться, пока не нащупали что-то острое и твёрдое, торчащее из груди. Но тело продолжало бороться, не желая расставаться с жизнью. «Воздуха!» — хотел крикнуть Хокимару, но только молча шевелил немеющими губами. Уже появились первые судороги, но глаза ещё видели, а уши слышали звуки боя. И словно спасение, пришла настоящая боль, а за ней тишина и ощущение падения в чёрную бездну. Потом в этой глухой бездонной бесконечности растворилась и боль. Хокимару понял, что умер…
Между небом и землёй
…Он увидел под собой стекающую с холма и мчащуюся по сухой и пыльной степи гигантскую лаву конницы. Солнечные блики играли на металлических доспехах всадников. А над головой Хокимару непривычно поднималось высокое и чистое небо, невозможно синее до глубины. Он ощутил себя залитым и будто окутанным очень ярким светом, который почти вертикально проникал оттуда, сверху. И он, Хокимару, поднимался по этому световому лучу вместе с небом. Ощущению радости и счастья не было предела. Он был полностью во власти блаженства. Все восприятия и чувства, кроме безмерного чувства любви, покинули его. И эта любовь исходила от могущественной силы, окружающей его. Он понимал, что она уже вступила с ним в контакт, но её разумность и способ мышления выходят далеко за пределы понимания. И эта любовь, изливаясь отовсюду ласковым волшебным светом, проникает в него, обволакивая каждую ячейку сущности и памяти его. Где-то уже далеко, внизу, шёл жестокий бой, а Хокимару уплывал в блаженстве всё дальше и дальше от грешной земли…
Откуда-то сверху доносился станный гул, похожий на храмовый перезвон колоколов, и этот гул перерастал в волшебную музыку, которую Хокимару не знал никогда.
«Ты есть Душа, бессмертная Душа…» — словно песню, услышал Хокимару слова, гармонично вливающиеся в звучащую музыку. Мягкий ласковый голос, произносивший их, был прекрасен.
«Ты есть Бог, забывший, что ты Бог…» — снова пропел кто-то.
«Наверное, так поют ангелы…» — подумал Хокимару.
«Ангелы… Ангелы… Ангелы, — громче зазвучало волшебное пение. — Ты сам ангел…»
Свет, льющийся отовсюду, становился всё ярче, источая доброту и любовь.
«Кто ты? Назови своё имя?» — сквозь ангельское пение вдруг услышал Хокимару громогласный зов. Учёный назвался. Прямо из света перед ним появился седой старец в белых одеждах.
— Я буду твоим проводником. Ступай за мной! — по-отечески тепло и негромко произнёс старец. Хокимару повиновался.
Ступая сквозь свет вслед за старцем по чему-то твёрдому, японец не видел источника свечения и не видел отбрасываемой фигурой старца тени.
— Дедушка, — спросил он, не зная, как правильно обращаться к проводнику, — скажи, а какая веру у вас здесь самая правильная?
— Здесь все веры правильные и хорошие, — ответил не оборачиваясь старец. — И здесь не спорят о вере, а говорят только о спасении душ, которые веровали. Мы пришли.
Свет превратился в гигантский купол. Под куполом перед Хокимару лежал безбрежный океан, наполненный то ли движущейся водой, то ли живым огнём. «Что это?» — хотел спросить японец, но проводник исчез. Глядя на океан, Хокимару понял, что он наполнен дыханием жизни, что это и есть сама жизнь в её возможных воплощениях, что океан мыслит… А вокруг по берегу простирается царство покоя и вечности.
Хокимару наклонился и коснулся рукой набежавшей к его ногам волны. Океан был тёплым — как Жизнь! И вдруг… Хокимару понял, что потерял себя, будто снова вышел из несуществующего тела и стал духом вездесущим. Испытывая ни с чем не сравнимое чувство, он поднялся над берегом, продолжая всё видеть и слышать, но его радость и блаженство были уже не в нём, а во всём, что его окружало. Ангелы пели в нём самом во имя духа его, называя новое и вечное имя, которое Хокимару откуда-то знал всегда. Сейчас он был везде и во всём, он был всем и всё. Он был Богом. Он пребывал в Любви и был Любовью. И был как сама Жизнь! Ничего большего он не мог желать!
Он купался в ласковых водах Любви, а вокруг жил и преображался огненный океан, который творил Жизнь, Благо и Красоту…
Неожиданно ангельское пение смолкло. Властный голос произнёс:
— Нарушение Программы! У тебя нет доступа!
