Ознакомительная версия.
Ни один мускул не шевельнулся на лице Жака Петивье и грубым, жестким голосом он ответил:
– Я остановил дилижанс из Рамбулье и отнял у путешественников тысяч двадцать франков… Со мной были Грандрагон, Сан-Пус, Марабу, Борн де Мане и маленький Ляпупе, мой ученик, ведший себя отлично.
– Ладно! Вот это называется отвечать толково; есть у нас раненые?
– Грандрагон ранен в плечо, что заставило нас оТнести его к одному из окрестных Франков; но зато мы хорошо отомстили, кроме того плута, выстрелившего в Грандрагона, мы убили еще двух, пытавшихся сопротивляться.
– Ну, тут все в порядке… Дело это хорошо ведено, честное слово, Ле Руж не так хорошо успел… Опускается нынче наш Ле Руж, со своими бабьими нежностями!
Упрек этот вывел наконец Ле Ружа из оцепенения и даже разом поднял его с места.
– Я опускаюсь? Я? Чертовское сонмище! Что за важная штука остановить дилижанс и убить защищающихся путешественников? Но вот дело: жечь несчастную, рыдающую старуху или задавить бедного плачущего ребенка! Посмотрел бы я на кого-нибудь из вас в этом деле. А! Я опускаюсь! Ну так, Мег, вот что, поручите мне первое же дело, где будет работа, и тогда посмотрите, опускаюсь ли я? Ручаюсь, что между вами не найдется разбойника свирепее меня.
И лицо его в это время пылало, а из тусклых глаз положительно лились слезы стыда. (Следует напомнить читателю, что описываемый нами характер Ружа д'Оно исторически верен. У нас перед глазами документы из этого процесса, где говорится, что негодяй этот находил особенное удовольствие перед судом обвинять себя в ужасных, небывалых даже преступлениях и увеличивать те, в которых он в самом деле был действующим лицом.) Бо Франсуа, ожидавший этой свирепой выходки, улыбался только, помахивая своей тросточкой.
– Ну полно, Ле Руж! ведь я пошутил, – начал он дружески. – Ведь я тебя знаю давно, и знаю, чего ты стоишь… Но все к лучшему.
– Теперь, вы там, раскладывайте добычу по частям, потом кинете жребий; только чтоб ни ножей, ни кулаков в деле не было!
Тотчас же все заинтересованные зашевелились и принялись за дележ. Среди общего движения один атаман сидел не шевелясь на своем стуле, готовый наказать малейшее отступление от правил. Несколько человек из присутствующих мужчин и женщин воспользовались этой минутой, чтобы подойти к нему.
– Мег, – сказал подошедший молодой франт, ведший под руку хорошенькую молодую женщину, но с наглым взглядом, – вот Бель Виктуа соглашается выйти за меня по нашим правилам, позволите ли вы мне взять ее?
– А, это ты, Лонгжюмо! – ответил, зевая, Бо Франсуа, – что ж. Если вы оба согласны, то кюре Пегров обвенчает вас в первый же раз, что будет в ложе Мюст, а до тех пор – убирайтесь к черту!
И будущие супруги удалились.
– А я, Мег, – сказал, подходя, другой, – хочу, напротив, развестись с Нанетой, с которой мы не ладим.
– Очень хорошо! вас тоже разведут при первом собрании в Мюст… Только ты знаешь наши правила; так как я не люблю, между собой не ладят бы, то Нанета и ты, получите каждый в минуту развода по двадцать палок; согласен на это?
– Черт возьми! Двадцать палок, – проговорил проситель, почесывая у себя за ухом. – Между тем, чтобы избавиться от Нанеты… К тому же ведь и она получит столько же, как и я… Хорошо, Мег, уж если иначе нельзя, то пусть будет по-вашему!
По удалении недовольного супруга еще несколько человек из шайки подходили к атаману за расправой; но только что Бо Франсуа кончал их дело, как они тотчас же скрывались в толпу, как будто каждый из них боялся надолго привлечь к себе внимание страшного атамана.
Таким образом, Бо Франсуа опять остался один на своем обрубке, служившем ему троном и трибуной, стал опять смотреть вокруг себя. Вскоре пытливый взгляд его упал на Греле с ребенком ее, сидевших за столом.
Сначала он не узнал это погибшее создание, виденное им некогда таким чистым, прекрасным, но вскоре воспоминания его уяснились. Он встал и подошел к бедной матери, дрожа прижимавшей к груди своего ребенка, сказал ей насмешливо:
– Э! Фаншета, Фаншета ля-Греле! Опять вернулась к нам, хоть и долго дулась! Говорят, ты поместилась было на ферме в Этреши и от нас отказывалась; но честность-то, видно, не далеко тебя увела, бедная Греле; а потому хорошо делаешь, что ни на кого более не рассчитываешь, кроме нас.
– Ничего не оставалось делать, Мег, – отвечала несчастная мать. – Люди из шайки узнали и так часто стали ходить ко мне, что довели-таки до того, что хозяева прогнали меня. Я пошла просить милостыню с сыном, вот этим мальчиком, которого они все зовут Этрешским мальчуганом, оттого что мы долго жили в Этреши. В это время мы были очень несчастны; Жак Петивье, встреченный нами на одном из ночлегов около Орлеана, предложил мне присоединить его к другим детям, которых он учит. Я отказывалась всеми силами; я лучше предпочла бы видеть его мертвым, но меня не послушали; ночью, пока я спала на сеновале, у меня увели моего мальчика. Проснувшись на другой день и не найдя его я думала, что сойду с ума; я плакала, кричала, бегала во все стороны, но он пропал у меня; тогда уж я более не колебалась: насколько прежде избегала я встреч с людьми вашей шайки, так же горячо принялась я теперь отыскивать их. Я узнала, что мой сын с другими ребятишками должен быть сегодня в Шартре. Я собрала все нужные сведения, с клятвой обещала все, что у меня просили; наконец вот и нашла я своего дорогого мальчика!… О, Мег! Не правда ли, вы не разлучите нас больше!
Во время рассказа бедная женщина заливалась слезами, горячо обнимая и целуя своего сынишку, в свою очередь горько плакавшего. Невозмутимо стоял и смотрел Бо Франсуа на эти страдания, на эту скорбь, на это отчаянье.
– Хорошо! – проговорил он, когда Греле замолчала. -Вы с мальчишкой должны стараться приносить какую-нибудь пользу, если хотите, чтобы вам помогали. Ты не много еще нам наслужила, а между тем про тебя говорят, что ты не совсем-то была чиста в Брейльском деле… Что же касается до твоего мальчишки, я сейчас узнаю., стоит ли он, чтобы им занимались.
И обратясь к учителю, считавшему на бочке полученные деньги, проговорил:
– Жак, поди сюда!
Убрав в карман свои деньги, Жак подошел ровным, мерным шагом.
– Как находишь ты Этрешского мальчугана? – спросил Бо Франсуа.
Строптивый педагог нахмурился и инстинктивно схватился за кожаную плеть, висевшую у него на боку.
– Дрянной мальчишка, – грубо ответил он, – никаких способностей! Мать набила ему голову разными пустяками, так что теперь надобно его сечь, чтобы заставить утащить белье с сушильни или схватить в поле заблудившуюся курицу. Если бы у меня все были такие, как он, так хоть отказывайся от ремесла, но, по счастью, я могу назвать мальчиков, хорошо пользующихся моими уроками, например, Ляпупе, Ля Мармот, Лепти Руж де Шертр; из этого же мне никогда ничего не сделать.
Ознакомительная версия.
