— Мне все равно, кто бы ни находился там, и если это действительно ваши друзья, главное состоит в том, чтобы мы не ошиблись насчет пути, — сказал Тигреро.
— Признаюсь, я не способен решить этот вопрос: я в первый раз отважился пуститься в Скалистые горы, куда надеюсь никогда более не возвращаться. Итак, я отдаю себя совершенно в ваше распоряжение.
— Я постараюсь всеми силами, но не могу ручаться, что точно приведу вас в то место, куда вы желаете попасть.
— Ба! — улыбаясь, сказал охотник. — Два места, похожие на то, которое я вам описал, нечасто должны встречаться в этих окрестностях, как они ни живописны, и заблудиться уж точно было бы несчастьем.
— Впрочем, мы скоро узнаем, — сказал Тигреро, — потому что мы приедем через полчаса.
Звезды начинали бледнеть, горизонт стал принимать перламутровый оттенок, предметы прояснились.
Уже несколько минут, как авантюристы проехали перекресток и въехали на тропинку довольно узкую, причудливые извилины которой шли по бокам скал, нависших над страшными безднами; всадники перестали управлять лошадьми и положились на их инстинкт. Эта предосторожность очень благоразумна и все путешественники должны пользоваться ею.
Вдруг поток света блеснул на горизонте и осветил пейзаж; взошло солнце, лучезарное и великолепное; позади путешественников оставался еще последний мрак ночи, а перед ними светлый день заставлял блистать вершины гор.
— Наконец, — закричал охотник, — нам теперь светло, я надеюсь, мы скоро увидим крепость Чичимек.
— Посмотрите прямо перед вами через зубчатую вершину этой горы, — отвечал Тигреро, протянув руку, — вот эспланада, к которой я вас веду.
Охотник остановился, у него закружилась голова. Непроходимая пропасть отделяла его от огромной эспланады. Подножие горы обрушилось от землетрясений, столь частых в этих местах, а вершина осталась в целости и значительно возвышалась над долиной, паря над ней по какому-то непонятному равновесию. Это зрелище было и величественно, и страшно.
— Прости Господи! — прошептал охотник. — Кажется, я испугался, невольно все мои мускулы затрепетали… Уф! Не хочу более смотреть, поедемте дальше, друг мой.
Они все ехали по извилинам тропинки и через полчаса, наконец, въехали на эспланаду.
— Именно здесь! — вскричал охотник, показывая остатки вчерашнего костра.
— Но ваши друзья? — спросил Тигреро.
— Ведь вы сказали, что здесь недалеко есть грот?
— Точно.
— Они, верно, спрятались туда, услышав топот наших лошадей.
— Может быть.
— Посмотрите!
Охотник выстрелил из своего ружья.
При звуке выстрела явились три человека, хотя невозможно было угадать откуда они пришли.
Эти трое были: Весельчак, Черный Лось и Орлиная Голова.
Теперь нам надо оставить Валентина Гиллуа и его товарищей на эспланаде крепости Чичимек, куда мы скоро к ним вернемся, и поговорить о других лицах, долженствующих играть важную роль в нашем рассказе.
Миль за шесть от того места, где встретились Валентин Гиллуа и Тигреро, караван из десяти человек остановился в ту же ночь и почти в ту же минуту, как и охотник, в узкой долине, совершенно укрытой от ветра густым кустарником.
Этот караван удобно расположился на берегу прозрачного ручейка; с лошаков сняли багаж, поставили палатку, развели огонь и начали готовить ужин.
Один из этих путешественников принадлежал, по-видимому, к высшему обществу, а другие были индейские пеоны или слуги.
Хотя костюм этого путешественника был самый простой, надменность его обращения, его величественная походка выдавали человека, давно привыкшего властвовать и не допускавшего ни отказа, ни даже малейшей нерешительности.
Ему было уже за пятьдесят; роста он был высокого, строен, все движения исполнены чрезвычайного изящества. Широкий лоб, черные блестящие и открытые глаза, длинные усы с проседью и волосы, остриженные под гребенку, выдавали в нем военного, что еще подтверждалось его резким и отрывистым разговором. Хотя он выказывал довольно любезное обращение, однако невольно изменял себе, и легко было узнать, что скромный костюм мексиканского золотоискателя было ничто иное как маскарад.
Вместо того чтобы удалиться в палатку приготовленную для него, человек этот сел у огня вместе с пеонами, которые поспешили дать ему место с нескрываемым почтением.
Между пеонами два человека особенно привлекали внимание: один был краснокожий, другой метис, с умным взглядом, насмешливой улыбкой и раболепным обращением, который по каким-то причинам пользовался расположением своего господина; товарищи называли его Карнеро, а иногда капатац.
Карнеро был остряк в караване, он всегда был готов смеяться и шутить, вечно курил сигару и отчаянно бренчал на гитаре; но под этой легкомысленной наружностью он скрывал характер более серьезный и мысли более глубокие, нежели хотел показать.
Краснокожий составлял с капатацем самый полный контраст; это был длинный сухой, худощавый человек, с угловатыми чертами, с мрачным и печальным лицом, с черными глазами, глубоко запавшими, вечно находившимися в движении и с выражением неуловимым; большой рот с зубами широкими и белыми, как миндалины; тонкие, сжатые губы составляли физиономию не очень симпатичную и казавшуюся еще более зловещей при неразговорчивости этого человека, который говорил только в самых необходимых случаях и то односложно; о возрасте его трудно было составить какое-нибудь мнение, как вообще о возрасте всех индейцев, потому что волосы его были черны, как вороново крыло, а кожа на лице не имела ни одной морщинки; впрочем, он казался одаренным необыкновенной силой.
Он нанялся в Санта-Фе в проводники каравану и, если не принимать во внимание его упорного молчания, его можно было только хвалить за ловкость, с какой он исполнял свою обязанность.
Пеоны называли его индейцем, а иногда Хосе — насмешливое прозвище, которым в Мексике называют мирных индейцев; но краснокожий казался столь же нечувствителен к похвалам, как и к насмешкам.
Когда ужин кончился, каждый зажег трубку или сигарку, и господин обратился к капатацу:
— Карнеро, хотя в такую ужасную погоду и в таких уединенных местах нам нечего опасаться конокрадов, однако поставьте все-таки часовых, осторожность не помешает.
— Я назначил двух человек, — отвечал капатац, -притом я намерен делать объезды ночью. Эй, Хосе, -обратился он к индейцу, — ты уверен, что не ошибся? Ты точно видел след?
Краснокожий презрительно пожал плечами и продолжал бесстрастно курить.
— Знаешь ли, кому принадлежат открытые тобой следы? — спросил его господин.
