Когда уже совсем скоро выглянет солнце! Солнце… как же моя свечка? Задул ли я ее? О боже мой, моя свечка!
Владислав Романович резко обернулся в противоположную сторону. Становилось светлее и теперь он мог с легкостью отличить одну улицу от другой. Он побежал со всех ног в сторону дома. Ему не хотелось терять вдохновения, к тому же он не помнил задул ли он свечу, когда уходил. Без свечи невозможно писать ночью. Без вдохновения Владислав Романович не мог написать ни одной строчки, ни единого слова. Добравшись до дома, он судорожно взялся отпирать двери. Дверь не поддавалась. Он взялся за дверную ручку, потянул дверь на себя и повернул ключ в замочной скважине, которая поскрежетала точно от негодования и щелкнула то ли торжественно, то ли неприветливо поддаваясь хозяину.
От свечи осталась одна треть. Кисточка спокойного, яркого, прямого огонька неустанно горела. Казалось, ничто не могло потревожить этого огонька. Как только Владислав Романович открыл дверь из незапертого окна подул сильный ветер и моментально задул пламя свечи. Владислав Романович успел разглядеть дым и уловил неприятный запах характерный дешевым свечам. Он закрыл за собой дверь и почувствовал на себе тяжелый груз разочарования. Что могло так разочаровать Владислава Романовича? Он словно ожидал увидеть, придя домой совсем другую картину. Вполне очевидно, что он представлял себе собственную квартиру, охваченную зловещим пламенем, превратившим в пух и прах все его труды и унесшим безвозвратно всю мнимую макулатуру которой он так сильно дорожил.
Владислав Романович поник головой. Он закрыл за собой дверь и неподвижно стал наблюдать за своей комнаткой. Ноги его окоченели. Мысли тяготили его. Вдруг в голову закралась лунным светом трагичная и непростительная мысль. Владислав Романович не хотел принимать ее во внимание. Он всячески отгонял от себя подобные думы, что затягивали его в мир полный кошмаров, в мир от которого он всеми силами убегал, но который неотступно призывал его к себе, взывал к нему, обращался к его сущности дабы беспощадно и всецело завладеть ей.
Но что же это было? Чего человек избегает более всего? О чем забывает в первую очередь? Все это относилось к смерти. Владислав Романович втиснулся в кресло, он чувствовал, как дрожит его слабая, тощая грудь, а в горле попеременно становится сухо. Он все же поддался этой мысли, позволил ей захватить свой разум, и она волочила его за собой, забрала его в мрачный мир, который беспрестанно манил его к себе как это делает порой самый отвратительный, самый подлый преступник по отношению к слабому беззащитному, не способному дать отпор своему противнику а потому совсем робкому и податливому человеку.
Владислав Романович хорошо знал собственную натуру. Он считал себя слабым, хоть и всегда стремился стать сильнее духом и никогда не сдаваться на пути к осуществлению этого желания, правда выходило всегда лишь одно – смириться со своей слабостью и не роптать. Он лелеял надежду однажды стать храбрецом, но страх постоянно внушал ему свою правду. Он жаждал взять вверх над всеми пороками, до такой степени ненавистными ему, что злоба заполняла его грудь и голову от малейшего напоминания об этом несбыточным желании, об этой заоблачной грезе что лишь подпитывала его ненависть в первую очередь к самому себе, тем самым нанося более вреда чем пользы своему владельцу.
Но как он мог думать о смерти после того, что ему удалось узреть собственными глазами? Но что же? Он видел, как мистер Фредерик раздает милостыню бездомным? Как мистер Фредерик делится вдохновенными речами с обывателями? Как он благородно берет под свое крыло несчастную Вареньку? Разве должно было это хоть как нибуть повлиять на Владислава Романовича, ведь даже несмотря то, что он стал свидетелем этих милосердных подачек и высоких речей было нечто разделяющее его не только от реальности, но и от мира его воображения. Все трепещет пред ликом смерти и Владислав Романович жаждал покончить со своим бессмысленным существованием, но, надо признать, даже когда он позволял этой идее проникнуть в его разум, принимая ее как строптивого но против воли любимого гостя он все же противился ей, ведь страх и слабость нисколько не отступали от него и принимали все решения вместе с ним а то и за него.
«Всего тягостнее мне мое одиночество, – прилег Владислав Романович на кровать скрючившись и прижав ноги к груди, – оно безжалостно погружает меня в мои печали. Я растерял своих друзей за годы, прожитые мною. Им предстояла настоящая жизнь, от которой я отказался, мне же досталось лишь то, что я выбрал сам, но даже если предположить всего на мгновение что люди вновь вернулись бы ко мне, заговорили бы со мной, полюбили бы меня, я все равно не избавился бы от привычки тосковать, предаваясь унынию. Друзья женились на женщинах, я женился на меланхолии, и как коварна такая спутница! Не то я сейчас думал… даже если вернутся мои товарищи и друзья я все равно буду чувствовать себя одиноким, никто не может избавить меня от самого себя и потому я твердо держусь на своем и стараюсь не сломиться под собою. Я и есть свой самый лучший друг и самый злейший враг и нет на свете того, кто мог бы нанести мне большего вреда чем я сам. Все же по временам… я теряю надежду. В минуты полные отчаяния мы выносим себе беспощадный приговор, который никогда и никому другому не стали бы выносить. Как поэтична смерть, она ставит точку в нашем предложении. Как сурова жизнь, она может обернуться самым настоящим адом! Так стоит ли продолжать? Стоит ли… к чему мне все это? Зачем оно нужно? Кому оно надобно? Не хочу, надоело! А ведь завтра ночь музеев… и там будут выступать бедняки под руководством мистера Фредерика. А будет ли там Гришенька? А Варенька? Ах, моя бедная Варенька, такая дурная, такая вздорная Варенька, такая очаровательная, но… чересчур своевольная. Одним словом красивая. Ну а что до меня? Зачем я? С какой стати? Неужели без меня им не справиться самим, ведь я всего лишь тень… только и могу разве что наблюдать и восхищаться. Я буду лишним, нет я не приду. Отчего же мне не хочется идти туда? Нет, все уже решено, я не стану идти… но, если хорошенечко подумать… к черту думы… ах, зачем я себя так извожу в конце да концов! Я не знаю, не знаю! Почему бы мне просто было не рождаться? Зачем на свете нужен такой человечишка? Разве есть от меня хоть малейшая польза?
